Генерал Григоренко и Черняховск

Все,что связано со Второй Мировой войной и затрагивающее Инстербург

Модератор: Wandragor

Владимир
Посетитель
Сообщения: 1
Зарегистрирован: 08 июл 2006, 11:42

Сообщение Владимир »

Нашими уважаемыми корифеями angrapy неожиданно была затронута
тема, касающаяся черняховской спецбольницы. Поскольку
на форуме имеется постоянный автор из ведомства, которому
это специальное "лечебное" подразделение системы МВД-КаГеБе
непосредственно подчинялось, то было бы очень интересно
предложить это направление в отдельной теме.

Что знают горожане об этом учреждении?
Аватара пользователя
executioner
Активный посетитель
Сообщения: 72
Зарегистрирован: 01 июл 2006, 16:26

Сообщение executioner »

Ващето это режимное учреждение(т.е. многого болтать нельзя),но как не печально,оно почти градообразующее - количество работающего персонала поболе числа контингента содержащегося там.А сколько переработало там,пусть и недолго.Короче,спросите че конкретно,может отвечу(что знаю)
Вован

Сообщение Вован »

executioner писал(а):Цитата(executioner 4 Jul 12 2006, 12:29 PM) Ващето это режимное учреждение(т.е. многого болтать нельзя),но как не печально,оно почти градообразующее - количество работающего персонала поболе числа контингента содержащегося там.А сколько переработало там,пусть и недолго.Короче,спросите че конкретно,может отвечу(что знаю)
Мало надежды узнать здесь чтото канкретное, но если градообразующее то это же пра весь город инфа буде? Скоко же там может народу рапотать за рас сотни четыре пять? Или счас меньше, тода раньше скока работало. Наверно квартиры кодато получить можна было. А какой район города.
Только здесь все боле вспоминают учился жил двацать лет назад. Щас давно в Маскве живу
может сьежу.
У миня друг служил увас в 74-75 году, первый год вся ж-па в нарывах была потом зажило.
А школьниц месных только добром вспоминал самоволка вседа удачной была даже домой водили.
Только нет его уже. Да лучше про город.
Аватара пользователя
Nick
Участник
Сообщения: 426
Зарегистрирован: 01 авг 2005, 11:06
Откуда: Черняховск-Москва
Контактная информация:

Сообщение Nick »

Ну больше 200-250 человек в ОМ-216 никгда не работало. Находится все это фактически на окраине города на улице Пригородной. Квартиры, конечно, давали. В основном врачам.
Гость

Сообщение Гость »

Nick писал(а):Цитата(Nick 4 Jul 14 2006, 04:52 AM) Ну больше 200-250 человек в ОМ-216 никгда не работало. Находится все это фактически на окраине города на улице Пригородной. Квартиры, конечно, давали. В основном врачам.
Так тюрма сейчас что не работает?
Обычно вокруг зоны меньше тысячи не кормится народу.
Или у вас там какаято маленая тюряшка.
Гость не из лесу

Сообщение Гость не из лесу »

Пока в лесах ломаются копия, не вредно обратиться к первоисточникам.
Тема заявлена, никто не отзывается, а молодежь тем временем
потчуют дерьмом.
Конечно, лет через 50 дозволят и про разжалованного генерала-правдоискателя узнать,
когда уже контекст будет утрачен, другие будут времена, другие враги.
Как сегодня про Диникена, который еще вчера "на золото Антанты" с бедными большевиками воевал,
а вот и простили - герой России. Не страшный уже потомучто, под его знамя уже не встанут...

Однако для города Черняховска имя Петра Григоренко очень важное.
Ведь он не случайно провел в известном заведении этого городка без малого четыре года.
Как не случайно именно заведение этого города в 1966 году среди нескольких других
в Союзе было перепрофилировано в спец"больницу".
Как совсем не случайно именно на данном форуме возникла тема про "Лесных братьев"...
Как и ужасающе низкий уровень жизни в этом одном из самых "западных" городов
нашей бывшей необьятной - тоже не случайно.

Поэтому, думаю, будет интересно узнать "альтернативную" версию жизни Петра Григоренко
и про Черняховск здесь есть...

А те, кто работал тогда в заведении, еще откликнуться, режим и все прочее это пудра,
они лучше нас знают, когда...

Ведь другой раздел ведомственной (ранее суперсекретной) информации уже приватизирован
и благополучно эксплуатируестя на радость читателей.


Статья Аллы Феофановой "Песня судьбы" - Зеркало недели №14 за 97 год.

http://www.zerkalo-nedeli.com/nn/show/131/11190/


Песня судьбы у каждого своя. И слагаем мы ее, кто ярко и талантливо, кто тихо и незаметно. Трудно сказать, насколько в этом процессе участвует сама судьба, но то, что многое зависит от конкретного человека, - несомненно. И как бы она ни сложилась, эта песня, исполнить ее дважды не удавалось еще никому.

О том, как переплелись судьбы двух очень разных людей, которые никогда не были знакомы друг с другом, как одна из них полностью изменила судьбу другого, этот рассказ.

Генерал Григоренко

Генерал Григоренко был настоящим идеалистом. Те, кому сегодня за сорок, возможно, помнят его историю.


Петр Григорьевич Григоренко родился 16 октября 1907 года в крестьянской семье в селе Борисовка Запорожской области. В 1927 вступил в ряды ВКП(б), а затем был избран членом Центрального комитета комсомола. Поступил в Харьковский политехнический институт, а на третьем году обучения его перевели в Куйбышев в Военно-инженерную академию, которую он закончил в 1934-м. Служил. В 1939 году с отличием закончил Высшую военную академию и был назначен заместителем командующего Дальневосточным фронтом, где принял командование Дальневосточной бригадой и участвовал в боях за Халхин-Гол. Несмотря на свою блестящую карьеру, якобы служаки, Петр Григоренко был очень честным человеком. Он не питал иллюзий относительно гения Сталина и уже в 1941 году имел смелость на партийном съезде критиковать его военную близорукость, за что и не получил генеральскую должность. Во время войны у Григоренко были неприятности со СМЕРШем, поскольку там перехватили его письмо к другу с критикой способов ведения войны. Свои тогдашние связанные с этим проблемы он описал позже в книге «В подполье можно встретить только крыс». Был дважды ранен, но, несмотря на свое мужество и профессионализм, так и закончил войну полковником. Генерал-майора он получил только в 1959 году, после осуждения культа личности Сталина. Между тем, по окончании войны Петр Григоренко защитил кандидатскую диссертацию и работал в разных должностях в Военной академии имени Фрунзе. В последние свои годы он был там заведующим отделом кибернетики (кибернетику Григоренко начал изучать еще тогда, когда ее запрещало официальное руководство страны). Работая в академии, Григоренко неоднократно вступал в конфликт с некоторыми коллегами и начальством, выступая против дискриминации по национальному принципу (антисемитизм и т.д.). Он действительно был идеалистом, причем идеалистом-ленинцем и считал, что вся проблема в Сталине, извращающем чистоту учения марксизма-ленинизма. Скандал разыгрался 7 сентября 1961 года на партийной конференции в Москве, где Григоренко потребовал внести в документы поправку, направленную на ликвидацию существующих в партии условий, способствующих становлению нового культа личности - Хрущева. В результате его лишили мандата, изгнали из академии и сослали на Дальний Восток командующим операцией HQ. В ответ Григоренко создал в 1963 году «Союз за возрождение чистого ленинизма», участники которого распространяли антиправительственные листовки, и стал печататься в «самиздате». 2 февраля 1964 года он был арестован (статья 70 Уголовного кодекса) в Хабаровске, перевезен на Лубянку, но... вывести на суд боевого, любимого и популярного генерала власти не решились. И тогда на помощь пришла бывшая в услужении у властей психиатрия. Генералу провели закрытую судебно-медицинскую психиатрическую экспертизу в 4-ом закрытом спецотделении Института судебной психиатрии им. Сербского (в это отделение имели доступ лишь те, кто там работал, даже сотрудники института не могли в него проникнуть). Комиссия в составе ведущих московских психиатров: академика А.Снежневского, члена-корреспондента АН Г.Морозова, нескольких профессоров, а также заведующего этим спецотделением профессора Д.Лунца, через которого проходили все диссиденты (отделение было специально создано для политических), поставила диагноз: психопатия. Генерал подлежал лечению в специальной психиатрической больнице Министерства внутренних дел в Ленинграде и разжалован до рядового.
В больнице он не получил ни одного укола, ни одной таблетки. Жена в ответ на вопрос о том, зачем же его тут держат, услышала циничное: «А ему показана стенотерапия». Через год сняли Хрущева и Григоренко выписали с диагнозом «здоров» (это притом, что психопатия не излечивается нигде в мире). Но Григоренко изменился. В больнице он познакомился с диссидентом Владимиром Буковским. Он многое переосмыслил. «Я видел только один путь: назад к Ленину. Однако это была ошибка. В нашей жизни произошли необратимые изменения, и никто не сможет повернуть стрелки назад в 1924-й или даже 1953-й... Сейчас: открытая борьба в рамках закона за демократизацию нашего общества...»

Григоренко стал настоящим правозащитником. Этот немолодой, не очень здоровый, но сильный духом человек написал 80 статей, монографию «Скрытая историческая правда и преступления против людей». Он требовал от Косыгина изменить национальную политику государства, вместе с писателем Костериным, отсидевшим в сталинских лагерях, выступал в защиту крымских татар, на митингах перед зданием суда, где шли закрытые политические процессы, требовал, чтобы двери их были открыты для всех.

Григоренко не вернули звание, пенсии рядового не хватало, и генеральская жена выполняла поденные работы, моя полы у чужих людей и ухаживая за стариками. Сам Григоренко нанимался на самые «неинтеллектуальные» работы: был грузчиком, убирал, сторожил, а после 1968 года вообще не мог найти работу.

2 мая 1969 года Григоренко полетел в Ташкент: его вызвали телеграммой на правозащитный процесс. Телеграмма оказалась фальшивой, Григоренко был арестован. Там, подальше от Москвы, без лишнего шума, власти решили провести новую амбулаторную психиатрическую экспертизу. Но они просчитались. Комиссия местных врачей, под руководством профессора Федора Детенгоффа, главного тогдашнего психиатра Туркестанского военного округа, единогласно заявила: «Здоров и ранее был здоров». Это воистину был акт гражданского мужества. Далее следовала приписка о том, что по состоянию здоровья Григоренко не показана экспертиза в психиатрической больнице (ему исполнилось уже 62 года). Однако бывшего генерала немедленно перевезли в Институт Сербского, где 19 ноября в результате психиатрической экспертизы он вновь был признан невменяемым и сослан в Черняховскую психиатрическую больницу (Калининградская область) для душевнобольных преступников: убийц, людоедов... В этом окружении Григоренко провел годы...

«...во время войны я был свидетелем множества героических поступков, - писал Григоренко. - Во имя победы над врагом, тысячи людей шли на поле битвы на верную смерть. Но даже истинные герои военного времени отступили, когда оказалось необходимым проявить гражданское мужество в повседневной жизни. Ибо чтобы поступать мужественно каждый день, нужно очень любить людей, ненавидеть зло и беззаконие и верить, верить беззаветно в торжество справедливости...» Эти слова в первую очередь могут быть отнесены к их автору, прошедшему сквозь все, что ему готовила жизнь, и сохранившему твердость убеждений и ясность ума.

Через много лет в США (куда Григоренко, не имея ни малейшего намерения эмигрировать, поехал навестить живущего там сына, и сразу же, указом Л.Брежнева, был лишен гражданства) бывшему генералу, по его просьбе, провели очень тщательную, многочасовую психиатрическую экспертизу, которая записывалась на видеопленку. Во избежание мельчайших ошибок даже переводчиками были психиатры. Условием проведения экспертизы было: каков бы ни оказался результат, он будет опубликован в печати. Григоренко признали абсолютно здоровым. Резюме заканчивалось строчкой «...чем подтверждается мнение доктора Глузмана». Еще через много лет, волею судьбы, доктор Глузман увидел в США видеозапись экспертизы и был избран почетным членом Американской ассоциации психиатров. Петра Григоренко уже не было в живых.

Доктор Глузман

Паучок,

Поселившийся в камере,

Где меня приобщали к небытию,

Был моим другом.

Возвращаясь из мира людей -

Очных ставок,

Допросов

И тщательно протоколируемой лжи,

Я поверял паучку

Свои тайны

(мысленно, так как камера

Прослушивалась).

Капелька

Его мохнатого тельца

Капелькой жизни

Помогала мне

Не стать пауком...

Но однажды его

Отшмонали.

Если генерал Григоренко был идеалистом, то доктор Глузман - романтиком. Перед оканчивающим Киевский медицинский институт влюбленным в психиатрию студентом, сыном профессора-физиолога, возможно, открывалась карьера, не менее блестящая, чем карьера ранних лет генерала Григоренко. Но у этих двоих был один общий «недостаток». Они оба искали правду.

Семен Глузман родился в 1946 году в семье, где прекрасно понимали, что представляет собой советская власть, но не выступали против нее открыто. Тем не менее, именно атмосфера семьи сыграла роль в том, что у молодого человека были такие друзья, как Виктор Платонович Некрасов, известный писатель и правозащитник. В его кругу Глузман и узнал о судьбе генерала Григоренко. Узнал и по молодости лет удивлялся, почему же даже те, кто поставил ему диагноз «здоров», ограничиваются только постановкой диагноза и не протестуют против действий, дискредитирующих психиатрию как науку. Наивно веря в чистоту академика Снежневского, Глузман попросил Некрасова, на тот момент имеющего вес в обществе, известного писателя, написать письмо Снежневскому с просьбой разобраться с делом генерала. Пришел фарисейский ответ (хотя могли бы и не ответить): Григоренко - глубоко больной человек, а циркулирующие в обществе слухи - беспочвенны. Но к тому времени в «самиздате» уже появилась статья Жореса Медведева «Кто сумасшедший», на многое открывшая Глузману глаза. И направленный на работу в Житомирскую психиатрическую больницу молодой врач, обложившись книгами, сел писать заочную психиатрическую экспертизу. «Юридическая практика признает возможность и правомочность заочной психиатрической экспертизы, - говорит Глузман. - Но при соблюдении определенных условий. Например, ко мне приехала семья генерала, ее члены несколько дней отвечали на мои вопросы о нем. Я собрал и обработал все его статьи в «самиздате». И все-таки, эта экспертиза вряд ли была бы возможной, если бы не мужество хрупкой женщины, которая, по ее словам, «всю жизнь всего боялась», - Софьи Васильевны Калистратовой, адвоката Григоренко, совершившей феноменальный поступок: она тайно переписала все находящиеся в деле медицинские документы и передала их доктору Глузману, в полном смысле этого слова, рискуя головой.

Через год медицинская экспертиза - документ на двадцати машинописных страницах - была готова. «Мы не рассматриваем нашу работу только как попытку восстановить истину в деле Григоренко, - гласила ее вводная часть, - но как профессиональный протест против ставших системой методов ведения подобных дел. Психиатрия - это область медицины, а не карающего законодательства. Практика изоляции политических диссидентов от общества путем помещения их в психиатрические больницы должна быть прекращена. А врачи, совершающие заведомо негуманные действия, должны быть преданы суду, согласно нормам международного права, как это было сделано в 1947 году с профессором Германном Паулем Нитцше и его сообщниками». Некрасов повез этот документ в Москву Андрею Дмитриевичу Сахарову.

Спустя некоторое время в Киев приехали Сахаров и Боннер. Увидев 25-летнего в то время Глузмана, экспансивная Боннер всплеснула руками: «Боже, какой он юный!» Уже годы спустя, анализируя прошлое, Глузман понял: именно его возраст помешал им сделать то, зачем они, видимо, и приехали: уговорить его поставить под документом свою подпись, тем самым наверняка открыв ему прямую дорогу в лагеря. В «самиздате» в то время уже существовало жесткое правило: если хочешь, чтобы документ был опубликован, - подпиши его, протестуя - иди до конца. «Я, когда писал эту экспертизу, конечно же, в тюрьму не хотел. Хотел сделать доброе дело, богоугодное, и при этом остаться дома. Вообще-то я никогда не был героем. А рассчитывал на то, что Сахаров, зная мою фамилию и координаты, все же опубликует анонимный текст, а КГБ меня не найдет. Наивность юных лет!» - говорит доктор Глузман сегодня.

Однажды главный врач Житомирской больницы, гуляя с ним по территории, огляделся по сторонам и сказал: «А ты знаешь, что тобой интересуются?» Это было благородно с его стороны, как правило, люди о таких вещах не предупреждали - боялись. Шел 1971 год. А в январе 1972-го начались повальные аресты украинской интеллигенции: Стус, Светлычный и др. Глузман в то время уже работал в Киеве на скорой помощи, отказавшись от предложенной должности в Днепропетровской специальной психиатрической больнице (больница, в которую отправляли совершенно нормальных людей для «лечения» их диссидентских взглядов). В мартовский день, в 6 утра у него был произведен обыск, а в мае, по дороге на работу, его арестовали. Так Семен Глузман был изъят из жизни на 10 лет.

Обвинение предъявлялось по статье 62 «Антисоветская агитация и пропаганда». Нашлись свидетели, давшие показания, что он вел «антисоветские» разговоры, давал им читать «самиздат». Но, поскольку при обыске «самиздат» найден не был, его из своих же архивов положил в дело КГБ. Глузман подтвердил, что дал почитать свидетелю роман В.Гроссмана «Все течет», нобелевскую речь Альбера Камю, статью Генриха Белля о Солженицыне. Все это квалифицировалось, как «антисоветчина». Официально экспертиза как бы не упоминалась: власти не желали лишней огласки дела Григоренко. Но следователь сказал Глузману: «Мы знаем, что автор - вы». И тот собственноручно написал признание в авторстве экспертизы, категорически отказавшись отвечать на вопросы о том, кто предоставил ему материалы и где они хранятся. На Владимирской состоялся закрытый суд. «По закону, чтение приговора должно было быть публичным, - рассказывает Глузман. - Делалось это так: в маленькую комнату пускали родителей осужденных, остальные места занимали люди в штатском из КГБ. Так создавалась видимость присутствия общественности». Глузман получил 7 лет лагерей строгого режима и 3 года ссылки. Год получила машинистка, печатавшая экспертизу, 18-летняя Любовь Середняк.

Генерал Григоренко находился в психиатрической больнице. Экспертиза, подписанная врачом Глузманом и двумя анонимными вымышленными соавторами (по закону, врачей должно было быть не менее трех), была опубликована в «самиздате» и циркулировала по стране и за рубежом, где, кстати, имела широкий резонанс. В ее заключительной части было сказано: «Петр Григорьевич Григоренко не страдает никакими психическими расстройствами... Мы не можем поверить, что эксперты, включая члена-корреспондента АН профессора Морозова и профессора Лунца, которые проводили обследование 19 ноября 1969 года, не были способны проанализировать и правильно диагностировать столь простой случай, с которым справился бы любой психиатр... Мы требуем, чтобы против них, в соответствии со статьей 181 Уголовного кодекса РСФСР, были приняты официальные меры за намеренную дачу фальшивых показаний... Мы также требуем, чтобы общественный контроль осуществлялся во всей системе психиатрической службы страны и, в частности, в специальных психиатрических больницах МВД и в психиатрических больницах тюремного типа».

Автор этих странных для того времени требований сидел в политической зоне ВС 389/35 в Пермской области, той самой зоне, где сидели Орлов, Светлычная, Буковский, Щиранский и др. Он шил брезентовые сумки для головки бензопилы, работал на пилораме, собирал утюги, грузил. «У нас была хорошая компания. Там я начал писать стихи, писал и серьезные вещи. (Например, вместе с Владимиром Буковским было написано «Руководство по психиатрии для диссидентов» в помощь тем, над кем совершается психиатрическая экспертиза, эта работа вошла в сборник статей Глузмана «О советской тоталитарной психиатрии», изданный в Амстердаме. - А.Ф.) В нашей зоне не сидели уголовники. Были старые солдаты УПА, прибалтийские «лесные братья» заканчивали свои сроки длиной в 25 - 30 лет. У нас не было гомосексуализма, воровства. Несколько раз мне дали свидание с родителями: мама после инфаркта ехала через всю страну...» Не надо, однако, обольщаться насчет условий содержания заключенных. В стране официально не было «политических» и везде действовали одни и те же лагерные нормы. Из лагеря в ссылку «самый продуктивный по количеству печатной продукции политзэка» Семен Глузман пришел, веся 42 кг: проводил четырехмесячную голодовку (с принудительным, раз в два дня, кормлением, когда специальным приспособлением раскрывали рот, вставляли кишку и накачивали осужденного «пищей») против несправедливых наказаний. «Лагеря стали для меня хорошей школой жизни, я шел зеленый, но духовитый», - говорит он.

В 1982 году, «отмотав полный срок», Семен Глузман вернулся в Киев. Полгода его не прописывали у жены. Нигде не брали на работу, хотя официально должны были: ведь он уже отсидел за свое «преступление». В семье был ребенок, семью надо было кормить. Однажды, бродя по Подолу, наткнулся на заводик «Промарматура» - своего рода опорное предприятие МВД, здесь работали бывшие уголовники, сюда его взяли рабочим. Сначала не мог поверить и этой удаче, но с годами все больше ныло сердце: хотелось быть врачом. Он уже не мечтал о психиатрии: отдав свой лучший возраст лагерям, понимал, что дисквалифицирован. Но однажды, от отчаяния, написал письмо Андропову, бывшему тогда генсеком, и отправил по почте. Как ни странно, его вскоре вызвали в Министерство здравоохранения к начальнику сектора кадров и послали на переподготовку. Затем Глузман четыре года работал педиатром в поликлинике. «Я понимал, что работаю под прокурором: если кому-то можно ошибиться и нарушить, то меня сразу же посадят». Он работал хорошо, его не посадили. Наступила перестройка, он ушел на вольные хл[цензура], написал сценарии двух фильмов, ряд статей...

Сегодня доктор Глузман - ответственный секретарь правления Ассоциации психиатров Украины, ответственный представитель Всемирной ассоциации психиатров по странам бывшего СССР и Восточной Европы, директор Украинско-Американского бюро по защите прав человека. Он принимает участие в работе серьезных международных конгрессов, и тема его интересов: юридические и этические аспекты психиатрии.

Он так никогда и не встретился с генералом Григоренко, сыгравшим роковую роль в его жизни. Не успел сделать научную карьеру... Но он успел сохранить человеческое лицо, честь и достоинство врача-психиатра, не зная заранее, что в будущем судьба вознаградит его за это. Судьба, которую мы пишем сами... А ведь перестройка могла и не случиться. И тогда у этой истории вряд ли был бы столь счастливый конец...

И ужаснусь. Упрямству своему

И призраку в себе открытых истин,

Утраченным и канувшим во тьму

Своим надеждам, страхам, верам, мыслям.

Я оглянусь на этот белый бред,

Заполню словом неподвижный сумрак.

И вспомню все. И ужаснусь вослед.

Потом. Когда-нибудь. Весенним утром.

P.S. Следователь, который вел дело Глузмана, живет сегодня в Киеве. Назвать его Семен Фишелевич отказался. «А зачем портить человеку жизнь? - сказал он. - Не человечек ведь виноват, а система».

В статье использованы стихи

из книги Семена Глузмана «Псалмы и скорби»
Гость

Сообщение Гость »

Pronto писал(а):Цитата(Pronto 4 Jul 8 2006, 12:11 PM) Нашими уважаемыми корифеями angrapy неожиданно была затронута
тема, касающаяся черняховской спецбольницы. Поскольку
на форуме имеется постоянный автор из ведомства, которому
это специальное "лечебное" подразделение системы МВД-КаГеБе
непосредственно подчинялось, то было бы очень интересно
предложить это направление в отдельной теме.

Что знают горожане об этом учреждении?
Горожане звучит гордо.
А пока всех "корифеев", кори-фанов, а также других славных деятелей охраны правопорядка и просто
гостей angrapy можно поздравить с появлением на форуме имени советского правозащитника Петра Григорьевича Григоренко.
Постоянный гость

Сообщение Постоянный гость »

Гость писал(а):Цитата(Гость 4 Jul 18 2006, 04:35 PM) Горожане звучит гордо.
А пока всех "корифеев", кори-фанов, а также других славных деятелей охраны правопорядка и просто
гостей angrapy можно поздравить с появлением на форуме имени советского правозащитника Петра Григорьевича Григоренко.
Для молодежи нужно познакомиться с историей вопроса.
Что такое правозащитная работа, о чьих правах идет речь,
о каких правах именно?

В часности о праве свободно покупать, продавать, дарить, обменивать, а также читать
книги...


"Начиналось всё со стихов..."

Фрагмент из книги "История инакомыслия в СССР"
Людмила Алексеева

В России почти всегда существовала более или менее жесткая цензура, и поэтому со времен Радищева запрещенные к публикации произведения ходили по рукам в списках. Но они лишь дополняли литературу и публицистику. Как массовое явление, как основное средство самопознания и самовыражения общества самиздат — явление уникальное. Оно характерно для послесталинской эпохи в СССР и странах со сходной социально-экономической системой.
Механизм самиздата таков: автор отпечатывает свое произведение наиболее доступным частному лицу в советских условиях способом — на пишущей машинке — в нескольких экземплярах и раздает копии своим знакомым. Если кому-то из них прочитанное покажется интересным, он делает копии с доставшегося ему экземпляра и раздает их своим знакомым и т.д. Чем больший успех имеет произведение, тем быстрее и шире происходит его распространение. Конечно, самиздат чрезвычайно нерентабелен в смысле затрат труда и времени, но он нашел талантливых авторов, энергичных и бесстрашных распространителей, у него не переводятся читатели и техническая база его совершенствуется, потому что он оказался единственно возможной формой преодоления государственной монополии на распространение идей и информации. Люди, изголодавшиеся по правдивой картине мира и несфальсифицированному знанию, готовы ради этих благ жертвовать своим временем, трудом и даже терпеть преследования.
Начался самиздат со стихов — возможно, из-за легкости перепечатывания их благодаря небольшому объему, легкости запоминания, а может быть, были тому и глубинные причины: духовное раскрепощение началось с области простых человеческих чувств.
В конце 50-х — начале 60-х годов в самиздате циркулировали и эссе, и рассказы, и статьи, но господствовали там стихи. Москва и Ленинград были буквально захлестнуты списками стихов запрещенных, забытых, репрессированных поэтов предреволюционного и советского времени — Ахматовой, Мандельштама, Волошина, Гумилева, Цветаевой и еще многих, сохраненных памятью людей старшего поколения. Жадно читали и поэтов-современников. Огромной популярностью пользовались и некоторые официально дозволенные (Евтушенко, Мартынов), но благодаря самиздату знали и не печатаемых государственными издательствами — Иосифа Бродского, Наума Коржавина и многих-многих других.
Увлечение поэзией стало знамением времени. Стихами болели тогда люди, ни прежде, ни позже поэзией и вообще литературой особенно не интересовавшиеся. Более того, повышенная жажда самовыражения, пробудившаяся в сбросившем оцепенение обществе, многих заставила взяться за перо. По оценке Юрия Мальцева, в тогдашнем самиздате ходили произведения более 300 авторов. Среди них преобладали молодые.
Владимир Буковский пишет о том времени, что по всей Москве в учреждениях и конторах машинки были загружены до предела: все кто мог перепечатывал для себя и для друзей — стихи, стихи, стихи... Создалась молодежная среда, паролем которой было знание стихов Пастернака, Мандельштама, Гумилева.
Страсть к стихам, вспыхнувшая в конце 50-х годов, породила впервые в советской столице не запланированные официально сходки под открытым небом.
Получилось это спонтанно.
29 июня 1958 г. в Москве открыли памятник поэту Владимиру Маяковскому на площади его имени. На официальной церемонии официальные поэты читали стихи. А когда официальная часть закончилась, стали читать стихи желающие из публики. Незапланированный вечер поэзии многим понравился, и договорились встретиться здесь же, у памятника, снова. Чтения стали происходить чуть ли не каждый вечер. Большинство участников составляли студенты. Наряду с разрешенными читали стихи забытых и репрессированных поэтов, а также свои собственные. Иногда возникали литературные дискуссии.
Власти сначала не препятствовали этим сходкам. В «Московском комсомольце» от 13 августа 1958 г. даже появилась одобрительная статья с указанием места и времени встреч, но вскоре эти собрания были прикрыты. Однако в сентябре 1960-го их возобновила группа студентов. Прослышав об этом, стали приходить участники прежних встреч у памятника. На этот раз чтения происходили по субботним и воскресным вечерам. Собиралось по нескольку сот человек. Люди были самые разные. Некоторых действительно интересовало лишь искусство, они горячо настаивали на праве искусства оставаться «чистым от политики», что парадоксально приводило их в самую гущу общественной борьбы того времени. Но для многих участников сходок они были привлекательны именно своим общественным звучанием.
Власти стали мешать встречам. Дружинники задерживали чтецов, записывали их фамилии и сообщали в институты. Обычной мерой наказания было исключение с «волчьим билетом». Периодически проводились обыски у активистов чтений, у них выгр[цензура]ли машинописные листки со стихами и прочий самиздат. На площади Маяковского провоцировались драки, иногда памятник оцепляли и не подпускали к нему в обычное для встреч время.
Эти собрания продолжались до осени 1961 г., когда перед XXII съездом партии, обеспечивая «порядок» в Москве, их окончательно разогнали. Летом 1961 г. были арестованы несколько завсегдатаев сходок. Владимир Осипов, Эдуард Кузнецов и Илья Бокштейн были осуждены по статье 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») за то, в чем повинны они не были — якобы за попытку создания подпольной организации. Осипов и Кузнецов получили по 7 лет лагеря, Бокштейн — 5.
Об участниках встреч на площади Маяковского появилось несколько статей в московских газетах. Их всячески поносили за «безыдейность», за то, что они бездельники, нигде не работают. Это последнее соответствовало действительности: студентов, выгнанных из институтов за посещение этих сходок, никуда не брали на работу. Вынужденно незанятая жизнь исключенных студентов и выгнанных с работы располагала к бессмысленной трате времени; грешила эта среда и пьянством, и сквернословием, и вообще свободой нравов. В этой молодежной среде в середине 60-х годов зародилось первое неофициальное литературное объединение, отражавшее все ее достоинства и недостатки. Эта литературная группа назвала себя «СМОГ», что расшифровывалось двояко: «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» или (чаще) «Самое Молодое Общество Гениев». Наиболее близкими смогистам в русском искусстве были авангардисты начала нашего века, искания которых насильственно оборвали в конце 20-х годов.
В феврале 1966 г. смогисты выступили с манифестом, в котором писали:
«Мы, поэты и художники, писатели и скульпторы, возрождаем и продолжаем традиции нашего бессмертного искусства... Сейчас мы отчаянно боремся против всех: от комсомола до обывателей, от чекистов до мещан, от бездарности до невежества — все против нас».
Отвращение к формам советского соцреалистического искусства сочеталось у этой молодежи с отвращением к устоявшемуся быту, к партийной пропаганде, к стилю и духу официальной общественной жизни. Смысл их литературных и духовных поисков был в бегстве от всего навязываемого, скорее не из-за осознанного политического протеста против данной системы, а из-за отвращения к банальности и заданности. Однако, при жгучей потребности сказать что-то свое, смогисты были неопытны, и лишь немногие обладали талантом. СМОГу была свойственна претенциозность, что видно уже из названия группы. Его участники проявляли склонность к эпатажу. В апреле 1965 г. они устроили демонстрацию у Центрального Дома литераторов, — пожалуй, первую неофициальную демонстрацию в советской Москве. Демонстранты несли лозунги с требованием творческих свобод и среди них — «Лишим соцреализм девственности».
Сколько было смогистов, трудно сказать, потому что четкого членства не было. Каждый должен был сам решить, принадлежит ли он к СМОГу, и не обязан был никого оповещать об этом. В демонстрации участвовало человек 200, но трудно сказать, кто из участников считал себя смогистом, а кто лишь случайно присоединился к шествию.
Смогисты издавали самиздатский журнал «Сфинксы», распространявшийся преимущественно среди студентов; выпустили тем же способом несколько сборников рассказов и стихов. Однако в самиздате их писания не имели широкого распространения: вкладывать труд в перепечатку, да к тому же с риском быть за это уволенным или даже получить лагерный срок находились охотники лишь ради произведений, которые уж очень понравились. Вообще самиздатские тиражи в большинстве случаев невелики. Самиздатские журналы, которых задумывалось тогда немало, умирали во втором-третьем выпуске и редко выходили из круга знакомых автора.
Наиболее известными из таких журналов стал «Синтаксис», три выпуска которого издал в 1960 г. Александр Гинзбург, студент-заочник Московского университета.
Известность «Синтаксиса» объясняется тем, что в связи с арестом Гинзбурга о нем упомянула советская пресса (конечно, в ругательном тоне), но прочесть сборники смогли лишь знакомые Гинзбурга в Москве и в Ленинграде.
О «Синтаксисе» часто пишут как о первом самиздатском журнале. Но Буковский рассказывает в своих воспоминаниях, что он участвовал в издании рукописного журнала еще школьником, в 1959 г. Скорее всего, и этот журнал не был первым.
Из воспоминаний А. Левитина-Краснова, А. Амальрика, В. Буковского, П. Григоренко и других видно, что при общей неосведомленности о происходившем за пределами дружеского кружка каждый мемуарист убежден, что самиздат зародился в том круге, к которому он сам принадлежал, и каждый прав: истоки эти обнаружились не в какой-то одной дружеской компании, а во многих сразу. У каждого круга были свои авторы и свой самиздат.
В самиздатскую деятельность вовлеклись люди всех возрастов, всех поколений. Характерное для самиздата явление — не только юный смогист, но и старушка-пенсионерка, стучащая на машинке у себя в комнате. Среди людей зрелого возраста наряду со стихами стали ходить мемуары, которые особенно часто писали бывшие лагерники. По словам Хрущева, редакции официальных журналов получили более 10 тысяч воспоминаний на лагерные темы.
«Взрослый» самиздат довольно быстро политизировался. Рой Медведев с 1964 г. по 1970 г. ежемесячно издавал материалы, позже вышедшие на Западе под названием «Политический дневник».
В первые выпуски «Политического дневника» вошли материалы о смещении Хрущева и о попытках нового руководства реабилитировать Сталина. Постепенно выкристаллизовались такие постоянные разделы: «Обзор главных событий за месяц»; «Письма, статьи и рукописи»; «Из литературной жизни»; «Из прошлого»; «Заметки на экономические темы» и «Национальные проблемы».
Р. Медведев сообщил позднее, что поставщиками материалов для «Политического дневника» были несколько его друзей, среди них Евгений Фролов, ответственный работник журнала «Коммунист» — органа ЦК КПСС. Фролов имел доступ к непубликуемым партийным документам и делал копии для «Дневника» (не на ксероксе, которого у него не было, а печатая на пишущей машинке вечером, когда уходили из редакции сотрудники. Чтобы иметь текст выступления Хрущева на XX съезде партии, Фролов просидел за машинкой 12 часов).
Регулярными читателями этих выпусков были человек 40 знакомых Медведева — партийные работники, а также писатели и ученые, тоже в большинстве члены партии.
Выпуски «Политического дневника» Медведев печатал сам в пяти экземплярах, однако наиболее интересные документы и выступления распространялись гораздо шире — видимо, из других источников. Я помню, например, самиздатские записи выступлений на закрытом совещании в Институте марксизма-ленинизма по поводу макета нового издания истории КПСС и ту же речь Хрущева, хотя доступа к «Политическому дневнику» не имела и даже не слыхала о нем.
Самые выдающиеся произведения самиздата расходились довольно широко, их копии множились с поразительной для столь несовершенного способа распространения быстротой. Даже при большом объеме произведения, затруднявшем перепечатку, через несколько месяцев после первой закладки оно оказывалось в кругах, никак не связанных с личными знакомыми автора, часто — в других городах.
Сначала самиздат был беден собственными произведениями и использовался преимущественно для переводов (тоже сделанных тайными добровольцами): в машинописных копиях ходили переведенные на русский «По ком звонит колокол» Хемингуэя, «Мрак в полдень» Кестлера, «1984-й» Орвелла, несколько позже — «Новый класс» Джиласа. Перепечатывали и произведения, изданные в СССР, но малодоступные из-за давности издания или маленького тиража. Я сама перепечатала сборник стихов Киплинга, вышедший в русском переводе в 1927 г. и к концу 50-х ставший библиографической редкостью. Михайло Михайлов, побывавший в СССР в 1964 г., видел роман Дудинцева «Не хлебом единым» из «Нового мира» за 1956 г., перепечатанный на машинке. Это сделали в провинции, где «Новый мир», к тому же восьмилетней давности, был недосягаем.
Из оригинальных литературных произведений первым широко распространился в самиздате роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» (1958 г.).
«Доктор Живаго» был издан за границей, и в виде книги вернулся на родину (тайными путями, конечно, — такие книги позже стали называть «тамиздатом»). Тамиздатские книги циркулировали наряду с машинописью, и с них тоже делались копии с помощью машинки или фотоаппарата.
У самиздатских копий, как правило, высокий коэффициент читаемости. Они переходят от знакомого к знакомому. Хорошую самиздатскую книгу большинству удается получить на короткий срок, иной раз — на одну ночь, потому что ее ждет очередь желающих прочесть ее. В такую ночь не ложится спать все семейство, а то и друзья приглашаются принять участие в коллективном чтении. Люди сидят вместе, передавая друг другу прочитанные листки. Иногда устраиваются коллективные чтения — вслух с книги или при помощи проектора — с фотопленки.
Распространению самиздата, во всяком случае среди москвичей, способствовало изменение жизни во второй половине 50-х годов.
При Сталине, когда доносительство было нормой, неделовое общение между людьми сократилось до минимума. В Москве почти не было домов, куда были бы вхожи многие. Как правило, тесно общались между собой по две-три семьи. Когда же ужас беспричинных арестов миновал, люди кинулись друг к другу, испытывая наслаждение от самого факта пребывания вместе. Обычная московская компания того времени насчитывала человек 40-50 «близких друзей». Конечно, она делилась на более тесные ячейки, но все причастные к компании виделись регулярно на вечеринках, которые происходили по малейшему поводу и без повода, все все знали друг о друге. Каждая компания соприкасалась с несколькими такими же, и связи тянулись в Ленинград, Киев, Новосибирск и другие города.
Разумеется, собирались за столом, и пили не только квас. В этих компаниях завязывались романы, возникали и рушились семьи. Пели, танцевали, слушали музыку и песни. Именно в эти годы появились в продаже магнитофоны, и стоили они не так уж дорого. Это способствовало вихревому распространению по стране песен Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, а несколько позже — Александра Галича. Во многих компаниях был «свой» певец, певший под гитару их песни, и свои собственные, а также — лагерные, которые после массового возвращения из лагерей запела вся страна. Эти песни — современный фольклор, как и анекдоты. Любое событие порождает лавину анекдотов. Обмен ими — любимое времяпрепровождение советских людей всех слоев общества. Это не просто способ пошутить, это основная возможность сформулировать и передать другим свои политические оценки и жизненные наблюдения.
Но больше всего в этих компаниях — «трепались». Московские компании и стиль общения в них очень точно изобразил Юлий Даниэль (Николай Аржак) в своих повестях «Говорит Москва» и «Искупление». Размышления и рассуждения, типичные для московских интеллигентов того времени, ему инкриминировали как антисоветские. На самом деле эти люди были вполне лояльными гражданами. Конечно, они немало говорили о недостатках советской системы, кое-кто называл их даже пороками, но никто не намеревался ее «подрывать» или «ниспровергать». Однако неблагополучие было для всех очевидным, и все говорили, говорили об этом — то серьезно, то смеясь над нелепостями и уродствами советской жизни и над общей (и собственной) покорностью властям. Эти разговоры помогали понять, нащупать, что же представляет собой советское общество и как в нем жить, что в нем можно принять, а что — нужно отвергнуть, и как противостоять назойливому официальному вмешательству в жизнь и в работу. В таком осмыслении окружающего одинаково нуждались тогда и молодые, и зрелые, и даже старые люди — все они делали на этом пути первые шаги.
Большие компании, где установилось доверие друг к другу, создали прекрасную среду для распространения самиздата. Самиздат циркулировал во многих таких интеллигентских компаниях и переходил в смежные. Все знали, что надо при этом быть осторожными, но редко кто действительно был осторожен. Обычно все ограничивалось неуклюжим камуфляжем — и люди сами смеялись над своими конспиративными потугами.
Ходил тогда в Москве анекдот о телефонном разговоре приятелей, обменивающихся самиздатом:
— Ты уже съел пирог, который тебе вчера дала моя жена?
— Съел.
— И жена твоя съела?
— Да.
— Ну, тогда передай его Мише — он тоже хочет его попробовать.
Но тогда же появились люди, вовсе не таившиеся.
Официальная позиция, провозглашенная на XX съезде, была явно нелогична: сказав «а» (осудив сталинщину), нельзя было не сказать «б» (изменить систему так, чтобы исключить возможность повторения сталинщины). Между тем официальная позиция была такова, будто словесным осуждением «культа личности» все проблемы решены, и сейчас все обстоит прекрасно. Но у людей открылись глаза на уродства и несообразности советского бытия. Вызывало тревогу явное стремление властей всех уровней ограничиться минимумом перемен, постоянное скатывание верхов к сталинской традиции. Подавление венгерской революции произошло в том же 1956 г., вскоре после XX съезда.
Во внутренней жизни доказательства тому тоже встречались на каждом шагу. И все-таки большинство верило, что поскольку на нынешней зыбкой позиции долго удержаться нельзя, а прошлое слишком ужасно, советское государство, даже против воли его руководителей, пойдет по пути либерализации. Михайло Михайлов, побывавший в Москве летом 1964 г., отметил, что «...недовольство половинчатой ликвидацией сталинщины — всеобщее, но все глубоко уверены, что борьба со сталинщиной только началась, и настроены в отношении исхода этой борьбы оптимистически».
Наблюдения Михайлова основывались главным образом на общении с московскими студентами и с известными писателями. Однако эти настроения были тогда сильны и на заводах, и в научных учреждениях, в том числе среди членов партии, включая руководящих работников довольно высоких уровней.
Нередки были в те годы открытые выступления с критикой половинчатости решений XX съезда и требованиями реформ системы, которые сделали бы невозможным новый «культ личности». Чаще всего такие требования исходили от членов партии. Естественной трибуной их выступлений были партийные собрания. В марте 1956 г. на открытом собрании в Институте физики Академии наук выступил молодой ученый Юрий Орлов, будущий создатель Московской Хельсинкской группы. Он говорил об общем упадке чести и морали и о необходимости демократических преобразований в стране. Его поддержали еще трое.
Эти выступления были встречены аплодисментами, но потом выступавшие были исключены из партии и уволены с работы. Коллеги ничем не могли им помочь, лишь собирали деньги для безработных. Орлов был вынужден на 15 лет покинуть Москву, он нашел работу только в Армении. Известны такие же выступления генерала Петра Григоренко — начальника кафедры в Академии Генштаба (в Москве, на районной партконференции в сентябре 1961 г.) и писателя Валентина Овечкина (в Курске, в то же самое время). Оба поплатились партбилетами и карьерой. Были в эти годы и политические аресты: в 1956 г. группа молодых ленинградцев (Револьт Пименов и его товарищи), в 1957 — группа москвичей (Лев Краснопевцев и др.) за участие в подпольных кружках, распространявших листовки с критикой режима; в 1958 г. — группа С. Пирогова (Москва), в 1960 г. был арестован составитель журнала «Синтаксис» Александр Гинзбург, в 1961 г. — трое активистов сходов на площади Маяковского (В. Осипов, Э. Кузнецов, И. Бокштейн), в 1962 г. — участники подпольных московских групп Юрия Машкова и Виктора Балашова, в 1964 г. был помещен в психбольницу П. Григоренко. Однако информационных самиздатских изданий еще не было, и об этих увольнениях и арестах узнали лишь знакомые репрессированных, а за пределами их круга ходили лишь неопределенные слухи. Большинство верило Хрущеву, не раз утверждавшему публично, что в СССР нет политзаключенных.
Оригинал и полная версия публикации: http://www.memo.ru/history/diss/books/A ... /index.htm
Аватара пользователя
ohotnik
Активный посетитель
Сообщения: 54
Зарегистрирован: 03 сен 2005, 10:37
Откуда: Норильска
Контактная информация:

Сообщение ohotnik »

Уважаемый гость ,не сотвари себе кумира... B)
Вот оно что
Гость Уважаемый

Сообщение Гость Уважаемый »

ohotnik писал(а):Цитата(ohotnik 4 Jul 19 2006, 03:28 PM) Уважаемый гость ,не сотвари себе кумира... B)
Нисколько, уважаемый оhotnik.
Ни Петр Григоренко ни сотни других имен, в большинстве мне не известные,
моими кумирами не являются. И вам не советую. История познается разумом.
А кумиры это там где больше чувств...
Почему считаю необходимым написать о правозащитниках и их времени,
прежде всего по тому, что Вы не знаете об этом ничего.
А еще потому, что вы усиленно ищете чего-нить эдакого о своем городе,
особенного, тайного, выделяющего Ваш родной город из других.
Фрицевского, дофрицевского или после...
Вот очередь и дошла сама до имени
Григоренко, который провел в Вашем городе Черняховске
не полных 4 года, а именно 40 месяцев.
Не думаю, что у Вас массовым является ж---лизское отношение к власти,
поэтому у кого-то может появиться совершенно естественный интерес к судьбе
соотечественника, который получил 4 года "лечения" в психбольнице в семидесятых за инакомыслие.

А кумиры это в других топах... не только на Feste.
Гость

Сообщение Гость »

Спасибо Женя. Именно для этого я и заостряю внимание посетителей форума.
Имя генерала связано с городом не просто физически, "он у нас срок тянул",
но связь эта глубже.
Спецбольница в Черихе была организована не случайно и дело не в некой тайной причине,
а в горькой закрытости, консервативности города и области. Да плюс климат местный.
В прежнее время это было "плюсом" для города, а сейчас минус. Население пассивно,
консервативно, а вокруг уже злой капитализм.
По поводу негативного отношения к некоторым правозащитникам вопросов нет.
Я совсем не пытаюсь представить кого-то как неоспоримого героя.
Но элементарные знания о соотечественниках, которые за свои гражданские взгляды
платили годами несвободы, некоторые - за свои книги и стихи, а кто-то за чтение
этих книг.
И это все было у нас, 30-40 лет назад, в той самой стране, стабильной, хорошей, родной,
по которой мы сами, или кто-то рядом сегодня льёт слезы.
Тем более, что на форуме очень много говорится об охране правопорядка, думаю,
уместно что-то узнать новое и о защите прав.
sobkor
Форумчанин
Сообщения: 7584
Зарегистрирован: 08 авг 2005, 19:04
Откуда: Калининград
Контактная информация:

Сообщение sobkor »

Гость писал(а):Цитата(Гость 4 Jul 20 2006, 11:11 AM) Именно для этого я и заостряю внимание посетителей форума.
Имя генерала связано с городом не просто физически, "он у нас срок тянул",
но связь эта глубже.
Смею напомнить, что единственное, что связывает Черняховск с именем опального генерала Григоренко, так это почтовый адрес психбольницы, в которой последний насильно содержался коммунистическим режимом. И это – всё!!! А коль так, то, по большому счёту, нет и повода говорить о каком-либо вообще влиянии личности диссидента «от запада» Григоренко на судьбу Черняховска и его жителей…
Гость

Сообщение Гость »

sobkor писал(а):Цитата(sobkor 4 Jul 20 2006, 10:55 AM) Смею напомнить, что единственное, что связывает Черняховск с именем опального генерала Григоренко, так это почтовый адрес психбольницы, в которой последний насильно содержался коммунистическим режимом. И это – всё!!! А коль так, то, по большому счёту, нет и повода говорить о каком-либо вообще влиянии личности диссидента «от запада» Григоренко на судьбу Черняховска и его жителей…

Вы не читаете посты, не знаете вопроса, но продолжаете демонстрировать штампы коммунистического невежества.

Напоминаю,
генерал Григоренко, выступил на районной партийной (партии коммунистов) конференции в городе
москве в октябре 1961 года не из любви к западу, западным (демократическим) ценностям,
или из желания прославиться, а по причине своей веры в ленинские принцыпы партии.
Кроме его внутренних причин, были и внешние, объективные.
Ситуация в стране, результаты "оттепели" и ответы властей на те настроения, которые были в
обществе.

И Ваша попытка откреститься от имени Григоренко, навешивания ему ярлыков,
так же и маневр "завести рака за камень" якобы ушедшего кумунистического режима, яркое подтверждение того факта, что режим этот не изменился.
Не цвет, не название партий, не фамилии определяют его, а содержание.

Потрудитесь почитать историю.
sobkor
Форумчанин
Сообщения: 7584
Зарегистрирован: 08 авг 2005, 19:04
Откуда: Калининград
Контактная информация:

Сообщение sobkor »

Гость писал(а):Цитата(Гость 4 Jul 20 2006, 02:24 PM) Потрудитесь почитать историю.
К личности Григоренко как генерала Красной и Советской Армии, а также равно как мученика "от Советской власти" у меня отношение самое уважительное: служил и воевал он доблестно, все гонения и гноения по тюрьмам переносил стоически. Это - бесспорный и неоспоримый факт. Но иное дело его поступки и высказывания периода эмиграции. Фактически боевой русский офицер, проявив бесхребетность, позволил превратить себя в идеологическую кувалду в руках западных спецслужб. А это, между прочим, сродни предательству. Смею напомнить, что генерал А. Деникин при всей своей ненависти к Советам до подобной низости не опустился ни разу. Честь офицера и искренней любви к России как к своей святой православной Родине для него всегда были выше любых личных обид и политических престрастий. Именно поэтому Родина, пусть и с опозданием в десятилетия, в знак благодарности возвела его в ранг национального героя. Говоря по-другому, генерал Григоренко периода эмиграции - это скорей новоявленный власовец, чем обвинитель коммунистического режима.
Это что касается истории. А теперь о правовой стороне, ибо в случае с г. Черняховском она главенствующая. "Главенствующая", ибо мы у себя в России строим правовое государство, а не диктаторское. Так вот, юридически "единственное, что связывает Черняховск с именем опального генерала Григоренко, так это почтовый адрес психбольницы, в которой последний насильно содержался коммунистическим режимом. И это – всё!!! А коль так, то, по большому счёту, нет и повода говорить о каком-либо вообще влиянии личности диссидента «от запада» Григоренко на судьбу Черняховска и его жителей"…
Ответить