sobkor писал(а):Цитата(sobkor 4 6.12.2006, 17:18) Фильм «Штрафбат» и иже с ним - откровенная бредятина, вызванная конъектурой момента. Всё переврали и исказили донельзя. Ну, взять, к примеру, утверждение, что войска НКВД якобы выполняли и роль пресловутых заградотрядов (в рамках небезызвестного приказа № 227), и роль охраны штрафных подразделений. Да не было такого в действительности. Вот вкратце истинные задачи войск НКВД в годы Великой Отечественной. Это – охрана:
- тыла действующей армии;
- государственной границы;
- железных дорог и особо важных предприятий промышленности;
- выполнение военно-конвойных функций по отношению к немецко-фашистским военнопленным (в том числе и охране лагерей военнопленных, расположенных в тыловых районах СССР), а также к спецконтингенту, направляемому в места лишения свободы (то есть судебные конвои и этапирование заключённых).
Заградотряды (в каждой общевойсковой армии их было в среднем по два), штрафные и дисциплинарные подразделения, органы контрразведки «Смерш» - спецслужбы отнюдь не чекистского ведомства, как на том вопреки исторической правде, настаивают авторы тех самых фильмов-мифов, а НКО и НВМФ.
Кстати, штрафбат – это штрафное подразделение для провинившихся офицеров, а штрафные роты – солдат и сержантов. Командование вплоть до командиров отделений – только штатные офицеры и сержанты, но отнюдь не сами штрафники.
Смершевцы Красной Армии, включая военнослужащих армейских заградотрядов, не носили знаков различия органов и войск НКВД-НКВД, включая и столь «любимые» кинорежиссёрами, васильковые фуражки. Они носили форму, установленную в 1943 году для личного состава РККА, но по роду оружия, к которому были приписаны (в ВВС – голубые петлицы и погоны; в технических войсках – чёрные и т.д., и т.п.).
Что же касается войск НКВД, то здесь термин «заградотряд» бытовал во второй половине 1941 года, причём преимущественно на Северо-Западном и Ленинградском фронтах. И это была частная «художественная самодеятельность» командования этих самых фронтов. Однако продлилось это всего лишь несколько считанных месяцев, то есть до тех пор, пока на советско-германском фронте окончательно не сложился принцип охраны оперативного тыла и коммуникаций действующей армии. В любом случае это не те заградотряды, которые прописаны в приказе № 227. Под заградотрядами в войсках НКВД тогда понимались будущие части (в том числе и пограничные) будущего (с января 1942 года) Управления войск НКВД СССР по охране тыла действующей армии Главного управления внутренних войск НКВД СССР.
Охрана тюрем – за сотрудниками соответствующих служб Тюремного отдела НКВД СССР, а лагерей и ИТК – за военизированной стрелковой охраной ГУЛАГа и иных многочисленных Главков, в подчинении которых находились места лишения свободы...
С выходом, Юрий Петрович.
Побывать на Родине не часто выпадает.
По поводу "Штрафбата" конечно возможны разные мнения, фильм это масскультура и критика неизбежна.
Но он не один, уже целый ряд фильмов снят. Кроме того есть народная память.
Я например знаю, что среди задачь СМЕРШа была фильтрация всех, кто побывал в плену или
на занятой противником территории. В подтверждение интервью известного разведчика
Евгения Березняка газете Бульвар (думаю, многим будет интересно почитать,
на форуме масса сведений о разведке, но из-за отсутствия ссылок на первоисточники,
и по ряду других причин, спешка?, или высокомерие ведомства,
все очень сухо, а здесь живой разговор, время действия группы вторая половина 44 го года,
место - Краков, и про СМЕРШ и про НКВД - из первых уст):
http://www.bulvar.com.ua/arch/2004/466- ... 10837987a/
(есть фото)
Дела давно минувших дней
Прототип майора Вихря Евгений БЕРЕЗНЯК: "Очень часто от гибели меня отделяли минуты, секунды, сантиметры и миллиметры, но морально в лагере НКВД было куда тяжелее, чем в гестаповской камере смертников"
60 лет назад возглавляемая Березняком группа "Голос" десантировалась в районе Кракова, чтобы сорвать варварский план фашистов по уничтожению древнего польского города
Дети моего поколения росли на прекрасных советских кинолентах о разведчиках. Я и сегодня помню, как, затаив дыхание, смотрел "Майор Вихрь", "Мертвый сезон", "Семнадцать мгновений весны". Тогда, разумеется, даже представить не мог, что пройдут годы и я смогу взять интервью у человека, ставшего прототипом майора Вихря, - Героя Украины легендарного Евгения Березняка.
До войны Евгений Степанович работал сельским учителем и, естественно, не предполагал, что его ждет совсем другая школа - разведывательная.
Там учили без промаха стрелять из пистолетов и автоматов разных систем, прыгать с парашютом, ориентироваться на незнакомой местности, определять местонахождение по компасу, шифровать радиограммы... 60 лет назад, в ночь с 18 на 19 августа 1944 года, группа "Голос", которую возглавлял Березняк, десантировалась в районе Кракова с заданием - выяснить дислокацию штабов, узлов связи, аэродромов и оборонительных сооружений противника. Еще через сутки его, уснувшего в лесу, разбудил пинок жандармского сапога...
О том, что произошло потом, написаны десятки книг, сняты художественные и документальные ленты. Как известно, гитлеровцы заминировали древний Краков: Ягеллонский университет, где учился и работал Коперник, резиденцию польских королей Вавель, Мариацкий костел, театр Словацкого... Они хотели взорвать центр города вместе с вступившими в него советскими войсками, но Евгений Березняк и его группа сорвали этот варварский план.
За 156 дней, проведенных в тылу, "Голос" передал в штаб полторы сотни радиограмм, полностью раскрыл дислокацию и состав 17 немецкой армии, расположение укрепрайонов и прочее... Лишь о своем аресте и побеге из гестапо Березняк доложил уже после возвращения с задания. "Если бы я сообщил об этом сразу, моему заместителю просто приказали бы меня пристрелить", - говорит разведчик.
Остается добавить, что, несмотря на свои 90, Евгений Степанович удивительно бодр, ясен умом и тверд памятью. Когда к юбилею ему вручили именной девятимиллиметровый вальтер, он пошутил: "Готовьте к моему 100-летию белого коня".
Дмитрий ГОРДОН
"Бульвар"
"МЕНЯ МОГЛИ УБИТЬ, НО ЭТО БЫЛО КУДА ЛУЧШЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ В КАМЕРУ СМЕРТНИКОВ"
— Евгений Степанович, скажите, пожалуйста: настоящие разведчики отличаются от тех, кого мы видим на теле— и киноэкранах?
— Думаю, отличаются, хотя, может, это и не бросается сразу в глаза. На экране перед нами артист в роли. Нередко он изображает эдакого супермена, чьи трюки и необыкновенные приключения должны поражать воображение людей, далеких от настоящей разведки. Разведчик же не играет роль, а выполняет задание, это обыкновенный человек, которому присущи те же качества, что и остальным. Есть выражение: бесстрашный, как разведчик. Говорят, что такие люди ничего не боятся, не ведают страха...
— А это не так?
— Думаю, боязнь разведчику присуща. Если что-то и отличает его от других, так это особая собранность, настороженность, умение подмечать, анализировать, прогнозировать. В экстремальной ситуации он может преодолеть волнение и беспокойство, потому что подготовлен для этого.
— Я с удовольствием перечитал ваши книги и не мог не заметить, что ровно 60 лет назад как раз в эти дни вы оказались в застенках гестапо...
— Если вы видели фильм "Майор Вихрь", то знаете, что на второй день после десантирования в районе Кракова его главный герой попал в полевую жандармерию, а оттуда — в гестапо. Да, было это летом 44-го — ровно 60 лет назад. А помните, при каких обстоятельствах он совершил оттуда побег?
— На краковском рынке Тандетта?
— В жизни все было так же, как в фильме. Хотя эта картина и художественная, в ней показаны реальные события, использовано много документальных кадров.
— Автора сценария и режиссера консультировали лично вы?
— Работая над романом "Майор Вихрь", а затем, уже после выхода книги, над сценарием, Юлиан Семенов со мной не общался. Первым делом он подробно ознакомился с моим досье в Генеральном штабе Вооруженных сил СССР (я увидел эти документы на два года позже). Писатель перечитал мои радиограммы, рапорты — все, что касалось служебного общения с ГРУ (Главным разведывательным управлением), — и в основу сюжета положил настоящие факты, реальные действия разведывательной группы "Голос", которой я руководил.
— Как известно, советских людей, попадавших в застенки гестапо, зверски избивали, пытали — вырывали, одним словом, военную тайну. Скажите, угодив туда, вы поняли, что это конец, или брезжила какая-то надежда на спасение? Я читал, что вас били, причем усердно...
— (Вздыхает). Ну, конечно же, били! Я это помню и, очевидно, до конца своих дней не забуду. После того как краковские жандармы передали меня в управление гестапо на улице Поморской, начался настоящий допрос.
Я не стал с первых минут говорить, что перед ними военный разведчик. Прикинул: если сразу подниму руки и сдамся, то это еще вопрос, поверят ли гестаповцы в то, что скажу им дальше. Сидя в камере жандармерии, я придумал новую легенду (когда вылетал на задание, в запасе ее у меня не было)...
— И что же это была за легенда?
— Она сводилась к тому, что я марш-агент, то есть связной, "почтальон", — такая должность есть во всех разведках мира. В его задачу входит прийти, передать, получить и уйти. Гитлеровцы могли в это поверить, потому что, когда меня арестовали, при мне нашли комплект радиобатарей для рации...
— ...и деньги?
— Да, причем довольно большую сумму. Там и доллары были, и фунты английские, и рейхсмарки, и оккупационные марки, и злотые. Все это соответствовало легенде, будто я должен передать представителю советской разведки деньги и питание для рации, затем получить пакет и вернуться через линию фронта.
На первом допросе я так и не "сознался". Заговорил, только когда почувствовал, что теряю сознание и следующий допрос может уже не состояться...
— Избивали так, что вы отключались?
— Били не очень сильно, но квалифицированно, старались довести жертву до бессознательного состояния. Понимаете? Когда срабатывает подсознание, человек может выдать то, что в нормальном состоянии он бы не рассказал.
В общем, в то, что я марш-агент, гитлеровцы поверили. Я сообщил, что с 24 по 27 августа должен продавать часы "Омега" на краковском рынке Тандетта. Это была барахолка, где с утра до вечера толпились люди, не смолкала разноголосица... Там торговали всем, вплоть до тифозных вшей (их покупали солдаты маршевых рот). Резидент, я сказал, узнает меня по темно-синему костюму из английского бостона, из верхнего кармана которого должен выглядывать розовый платок. Ко мне подойдет человек среднего возраста и спросит: "Давно ли вы из Киева?".
И вот 24, 25 и 26 августа меня "водили" по Тандетте. Приставили конвоира, вокруг было несколько человек — для охраны, рынок оцепили. Как тут убежишь? 27 августа истекал срок, "назначенный" мною для встречи с советским резидентом, и в этот день я решил бежать при любых обстоятельствах... Конечно, немцы могли меня убить, но это было куда лучше возвращения в камеру смертников, где меня однозначно ждала петля или отправка в Освенцим.
...Во второй половине дня на рынке вдруг началась стрельба. Потом уже я узнал, что это была облава на валютчиков — тех, кто торговал деньгами. Видимо, жандармерия проводила ее без согласования с гестапо, и именно это позволило мне убежать.
"В ОПЕРАТИВНОЙ РАЗВЕДКЕ ТРОЕ ИЗ ЧЕТВЕРЫХ, ЗАБРОШЕННЫХ ИЛИ ДЕСАНТИРОВАННЫХ В ТЫЛ, ОТПРАВЛЯЛИСЬ НА ТОТ СВЕТ"
— Счастливое стечение обстоятельств?
— Да, а как все произошло, с документальной точностью показано в фильме "Майор Вихрь". Может, за исключением того, что я не забегал в парикмахерскую и местный брадобрей не прятал меня в своей подсобке.
В жизни все было проще. Поднялась страшная, просто непередаваемая паника, и человеческая толпа буквально вынесла меня с базара. Я попал на набережную, а затем потихоньку, пользуясь знаниями и квалификацией разведчика, выбрался за город. На следующий день добрался до явки. Она была в селе Рыбна, дом N448, хозяин — пожилой крестьянин Станислав Малик. Пароль для встречи: "Чи ма пан для спшедажи сливки?". Отзыв такой: "Сливок не мам. Могу спшедац ябки" ("Могу продать яблоки").
После этой встречи наша разведгруппа начала действовать.
— Читая ваши книги, замечаешь, что смерть преследовала вас буквально по пятам и очень часто вы уходили от нее лишь благодаря чуду. Такое впечатление, что вы родились под счастливой звездой, которая оберегала вас от смерти. Вы над этим задумывались?
— Отталкиваясь от большой книги, которую вы читали, я написал небольшую, страниц на 30, книжечку специально для молодежи, и называется она "Мгновения моей жизни". Я насчитал 12 или 13 моментов, когда от гибели меня отделяли минуты, секунды, сантиметры, миллиметры. Так было, например, 16 сентября 44-го, когда между мною и немцами оставалось расстояние в толщину доски.
— Это случилось, если не ошибаюсь, когда арестовали вашу радистку, а вы спрятались в тайнике...
— Да! Если бы я неловко повернулся или чихнул, все — меня бы уже не было. Сидя в своем укрытии, я слышал, как допрашивали радистку и хозяина квартиры, и эти полтора часа дались мне тяжелее, чем неделя в гестаповской тюрьме, в камере смертников. Но я выдержал, и немцы меня не нашли. Собаки у них не было, а заглянуть за стенку они недодумались...
— Могли ведь туда выстрелить...
— Могли, но, как видите, все обошлось...
Еще интересный момент в моей биографии! До Кракова для выполнения задания по линии разведки я был направлен в днепропетровское подполье. У меня были печатная машинка "Ленинград" с широкой кареткой, множительный аппарат для выпуска листовок, бумага, наган. Все это мы спрятали в курятнике рядом с домом гражданина Демиденко, где я жил. Как-то нагрянули полицаи, арестовали меня и начали обыск. Все перевернули вверх дном — ничего не нашли. Потом полицай собрался полезть в курятник, но там были такие узкие дверцы, что его туша просто в них не прошла. Это спасло. Представляете, что было бы, если б комплекция позволила ему туда протиснуться?
— Снова счастливое стечение обстоятельств. У вас никогда не мелькала мысль: "Боже! Неужели все это было со мной?".
— Нет, я принимал это за обыкновенное везение, за удачу. Таких моментов немало! В том же днепропетровском подполье, только в другом селе, на хуторе Николаевка, — это был колхоз имени Карла Маркса Петропавловского района — я спрятал на чердаке ту же бумагу, множительный аппарат... Полицаи делали обыск, забрались на чердак, но... наткнулись на сулею самогона — и все!
— Больше их уже ничего не заинтересовало?
— (Смеется). Дальше они не полезли — были очень довольны находкой. Тут же решили этот самогон оприходовать. Напились до беспамятства, и мне ничего не оставалось, как тихонько оторваться от них и уйти в степь. И это тогда, когда я уже был арестован!
— Евгений Степанович, а вы дорожили своей жизнью или внутренне готовы были умереть, понимали, что все может случиться?
— Безусловно, понимал! Дмитрий Ильич, есть разведка оперативная и есть стратегическая. Я был в оперативной, а в ней совершенно нормальными, даже закономерными, считались 75 процентов потерь, то есть трое из четверых заброшенных или десантированных в тыл отправлялись на тот свет.
— Вы о таких цифрах знали, когда в разведшколе учились?
— Конечно! И радистка моя, и хлопцы — все знали.
— И тем не менее шли на это?
— Более того, мы отправились на задание в район Кракова, когда на территории нашего государства уже не было оккупантов — только пленные немцы.
— До Победы, можно сказать, рукой подать...
— ...а мы шли на риск, чтобы помочь другим. Может, сейчас это тяжело объяснить, но... У меня было такое неодолимое желание мстить немцам! Еще находясь в подполье, я стал свидетелем страшных злодеяний, видел зверства фашистов своими глазами.
— Например...
— В марте 43-го я вышел из своей квартиры на улице Исполкомовской в Днепропетровске, а во дворе на дереве человек повешен. На груди табличка: "Он слушал московское радио". Как выяснилось позднее, для устрашения населения в ту ночь немцы повесили на улицах города более 100 ни в чем не повинных людей.
Или такой случай. На заводе Петровского, где гитлеровцы ремонтировали свои танки, один рабочий не выдержал глумления со стороны немецкого офицера и заехал ему по физиономии. Рабочего расстреляли, а заодно с ним еще 100 заложников, которых собрали по всему Днепропетровску и привезли на территорию завода, — стариков, детей.
В селе Юрьевка, неподалеку от города, 11-летние ребята носили партизанам в лесопосадки хлеб и воду. Немцы поймали их и расстреляли прямо на площади.
В моей книжке, если вы обратили внимание, есть сноска с речью фюрера от 22 августа 1939 года...
"НЕМЦЫ БЫЛИ ПОДГОТОВЛЕНЫ К ВОЙНЕ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ МЫ"
— Чуть более чем за неделю до начала Второй мировой войны...
— Точно. В ней Гитлер сказал, что создал несколько отрядов "Мертвая голова" и приказал им уничтожать на своем пути всех: мужчин и женщин, стариков и детей. Нам, дескать, нужна не какая-то линия фронта — нужен жизненный простор, в том числе и в Украине. Я знал о таких планах. Наверное, все это и вынуждало меня принимать решения, на чей-то взгляд, может, и не обязательные. Сами судите: после выполнения задания по линии подполья я получил солидную должность в Днепропетровском обкоме партии и на войну мог не идти, но десантировался в Кракове...
Очевидно, такие же побуждения были у Анки, Ольги, других ребят из моего отряда.
— Евгений Степанович, в прежнее, заидеологизированное, время нам говорили, что люди шли на смерть за Ленина, за Сталина, за социалистическую Родину и Коммунистическую партию... Сейчас шкала ценностей изменилась, и наверняка кто-то из молодых читателей скажет: "Да ладно — жизнь ведь у человека одна". Почему же, зная, что троим из четверых вернуться не суждено, вы все же шли на задание? Ради чего?
— Прежде всего это результат воспитания, которое мы получили в советской школе. В комсомоле мы воспитывались на примере Павки Корчагина, на боевых подвигах времен Гражданской войны, а еще нас вдохновляли чувство долга и любовь к Родине. Мы должны были ее защитить! Мне было тогда 30 лет — возраст достаточно зрелый, и я понимал: если не победим гитлеровский фашизм, нашего государства не будет.
— После войны в советских кинофильмах немцев показывали в основном карикатурно: тупые, ничтожные, ленивые, не умеющие воевать... Потом их стали изображать более или менее правдоподобно. Вы с ними много общались — какими они были на самом деле?
— Немцы были подготовлены к войне серьезнейшим образом — гораздо лучше, чем мы. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Прежде всего у них были железная дисциплина и порядок. Немцы в совершенстве владели военной техникой: пеленгация, например, у них была поставлена куда лучше. Достаточно было нашей радиостанции несколько раз появиться на одной и той же улице Кракова — на второй, третий, пятый день провал был неминуем.
Немцы умели воевать, они уже имели опыт...
— Храбрые были?
— Безусловно! Хотя, когда попадали к нам в руки, сразу же "хенде хох" говорили!
Я вам такой пример приведу. В последние дни пребывания на оккупированной территории я получил приказ отступать вместе с гитлеровцами и информировать штаб Первого Украинского фронта о передислокации и передвижении немецких войск, о штабах, укреплениях... Случилось так, что мы задержались на горном хуторе. Собственно, какой хутор? Один дом, где остановилась группа.
Через каждые полчаса мы связывались со штабом фронта и давали координаты отступления и передислокации войск. Большую часть ребят я направил на обсервацию дорог, в домике остались я, повар и две радистки — все. Выхожу за дверь и вижу буквально в 100 метрах от нас группу немцев с автоматами, которые идут прямо на наш дом. Вдобавок я заметил у них оптические приборы с зенитной артиллерии...
Вы понимаете, какое было положение? Еще минута-другая — и они нас обнаружат, а это означало неминуемую гибель. У меня при себе был автомат. Я его поднимаю: "Хальт!" — кричу. И что было сил: "Хенде хох!". Немцы бросили оружие, подняли руки, и я обезоружил девять артиллеристов.
— Один!
— Да! Потом повар наш Сашка Абдулла выскочил с автоматом, поддержал меня, наши девчата выбежали. Забрали мы все документы, оружие. Немцы, конечно, понимали, что мы с ними возиться не будем. Посмотрел я на них (а в Германии уже была тотальная мобилизация) — ребята по 17-18 лет... Cлезы на глазах, ужас на лицах. Думали, что это конец, но я приказал оставить их живыми. Мы взяли на себя такую обузу: вывели всех из немецкого окружения и сдали в наш лагерь военнопленных. Они абсолютно не сопротивлялись, были к нам очень лояльны, рассказывали все, что могли: про свой полк, про дивизию... Но это, подчеркиваю, произошло уже в конце войны, когда они чувствовали свое неминуемое поражение...
— Другие были немцы?
— Да, тогда у них уже пропали героизм, мужество, патриотизм и так далее...
— Евгений Степанович, я вам задам непростой, может, даже болезненный вопрос... Мы знаем, какие условия созданы для ветеранов войны в Германии и в каких наши ветераны оказались здесь: в Украине, в России, в Белоруссии — повсюду в бывшем Советском Союзе. Скажите, вы задумывались когда-нибудь, почему победители живут намного хуже побежденных?
— Да, это горький вопрос (Вздыхает). Как член ветеранского совета Киева — и не только — я общаюсь со многими людьми, у меня часто бывают встречи и с ветеранами, и с молодежью — нынешними военнослужащими. Я хорошо знаю реальное положение вещей, и мне, конечно, обидно.
"ВСЕ БЫЛО: И ЖЕНЩИНЫ, И ЛЮБОВЬ, И ХОРОШИЕ ДЕЛА, И НЕ ОЧЕНЬ..."
— Сегодня нет-нет да и услышишь: "А может, не надо было побеждать Германию? Если бы немец пришел сюда, глядишь, было бы больше порядка и жили бы мы лучше"...
— Я думаю, ни один порядочный человек из числа ветеранов не задавался вопросом: "Нужно ли было побеждать немцев?", а если такие и есть, то их единицы. Понимаете, моя родина попала в беду! В беду! (Горько). Я никогда не думал, что моя жизнь будет заканчиваться при новой власти, при новых порядках, и теперь часто спрашиваю себя: "А что же дальше? На что рассчитывать?".
Я всегда с большим почтением и любовью относился и отношусь к Отчизне, к Украине. И когда она была разграблена и оккупирована, и когда наши люди величайшими усилиями восстанавливали разрушенное войной хозяйство и терпели страшные лишения.
Евгений Степанович Березняк держит под руку Виктора Степановича Черномырдина
Другой Отчизны у меня нет, но когда — вы это, очевидно, помните! — в составе Советского Союза она занимала передовые места в развитии культуры, просвещении, народном хозяйстве и жили мы уже неплохо, я особенно ее уважал. Мне тогда часто приходилось бывать за границей. Я возглавлял делегацию УССР на заседаниях ЮНЕСКО, бывал в Париже, Лондоне, Женеве, Брюсселе, во многих капиталистических, не говоря уже о социалистических, странах и всегда с гордостью говорил, что я из Украины. Не то что теперь...
Сейчас наше государство в беде, но не по вине моего поколения, а по вине тех, кого мы учили и воспитывали. На душе, честно говоря, кошки скребут, поскольку 30 лет я был начальником Главного управления школ УССР. Значит, эти люди учились в школах, которыми я руководил. Может, я что-то не так делал, если не все, но многие из них принесли Украине лишения и невзгоды?
Мне кажется, что за 13 лет независимости у нас не появились высокопрофессиональные, высокоодаренные люди, которые могли бы построить что-то новое. (Горько). Блуждаем на протяжении многих лет, не находим тропинку, по которой нужно идти, чтобы поднять хозяйство, народ наш. Обидно! Но даже в этих условиях я уважаю свое государство и верю, что все-таки будет у нас порядок.
— Евгений Степанович, предлагаю перейти к теме, которая многих, пожалуй, интересует. Когда смотришь "Семнадцать мгновений весны", видишь, что Штирлиц живет пуританской жизнью, у него совсем нет женщин. Скажите, а у разведчиков, у вас в частности, была любовь, были в то время, когда вас забросили на вражескую территорию, женщины? Или все хранили целомудрие и ничего, так сказать, себе не позволяли...
— Все было так, как вы сказали: и женщины, и любовь, и хорошие дела, и не очень...
— То есть жизнь продолжалась?
— Конечно! В любых условиях. Я учился в разведшколе Генерального штаба, в июне 1944 года успешно ее окончил, а до этого, в мае, попал в госпиталь с диагнозом "злокачественная ангина". Врач-полковник сказал: "Возвращайся, парень, в свою часть (он не знал, из какой я части, потому что это нельзя было разглашать), а через месяц ты должен к нам прибыть на операцию". Но через месяц я уже был в тылу.
Зимой мы спали на снегу, подстелив лишь парашютное полотно, но никакой ангины у меня больше не было. Да что там — температуры никогда не было. Очевидно, организм в такой ситуации настолько мобилизовался, что никакая болезнь его не брала.
А в остальном люди есть люди. У нас же в основном молодежь: девчата были радистками, ребята, как правило, ими руководили. Естественно, знакомства завязывались всякие, хотя нам категорически запрещалось общаться с другими группами, с хлопцами, которые готовились по линии Комитета государственной безопасности.
Недавно по ОРТ показали передачу, посвященную событиям в Кракове. В ней шла речь о группе военных разведчиков под руководством Березняка и параллельно — о диверсионной группе по линии органов госбезопасности. Оказывается, ее руководитель имел почти такое же задание в Кракове, как и я, и выполнял его в то же время, но мы никогда не встречались, нигде не пересекались...
— И не подозревали о существовании друг друга?
— Абсолютно. Только сейчас, благодаря ОРТ, я узнал, что у нас были "дублеры".
"В МОСКВЕ ШЕЛ ПАРАД ПОБЕДЫ, А МЫ — В ЛАГЕРЕ, ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ. РАЗВЕ МОЖНО ТАКОЕ ВЫДЕРЖАТЬ?"
— Евгений Степанович, я читал книжки Суворова-Резуна, в том числе "Аквариум", о деятельности ГРУ Генштаба Советской Армии. Скажите как опытный разведчик: то, что он пишет, правда?
— У Суворова достаточно оригинальный способ вранья (я грубовато говорю, но иначе просто не скажешь). Сначала на одной странице он дает правду, а потом на 10 страницах — ложь. Человек читает правду и начинает верить, несмотря на то что дальше там сплошные измышления. Такой вот коварный у изменника метод. Суворов — обыкновенный изменник.
— Но талантливый?
— Да, безусловно, талантливый изменник. И очень непорядочный человек. "Аквариум" я не читал, не хотел читать... Просмотрел его по диагонали, и вот мое мнение: там есть проблески правды, но неправды в 10-20 раз больше.
— В своей книге вы вскользь упомянули о том, как в конце концов вас — человека, который спас город Краков и десятки тысяч солдатских и мирных жизней, — вознаградили. После победы, когда началась эйфория и, казалось, можно было порадоваться весне, вы оказались в фильтрационном лагере, уже советском. И снова жизнь могла закончиться трагически...
— Я вам, Дмитрий Ильич, скажу так. Настолько сложные были ситуации, настолько сложные обстоятельства, что случившееся объяснимо... Ну, представьте: руководитель группы Березняк попал в руки гестапо, но через неделю, 27 августа 44-го, убегает. 16 сентября гестаповцы арестовывают радистку этого же Березняка, но через 10 дней она возвращается в разведгруппу. Будь я в СМЕРШе, в контрразведке, тоже усомнился бы в том, что такое возможно. Это бывает один раз на 10 тысяч случаев, и как в такую ситуацию поверить?
— Органы подозревали измену?
— Безусловно, и проверка должна была произойти, я не спорю. Но не такая! Березняк никуда не собирался из СССР выезжать.
— Да и куда выедешь?
— Никуда! Вот пусть бы себе и работал. У органов государственной безопасности есть опыт — что мешало им проверять меня год, два, 10 лет? Но зачем забирать человека в лагерь, окруженный колючей проволокой и с множеством хамья в лице следователей? Увы, по отношению к людям, на которых пало подозрение, там процветало страшное хамство...
— Вы пишете, что и Герои Советского Союза там были, и генералы. Всех, без учета заслуг, выстраивали на плацу, били, всячески унижали...
— Да, это правда. Человек побывал где-то в плену или из окружения к своим вышел, а его в лагерь.
— При том, что в окружении были миллионы людей!
— Я вам даже больше скажу: в лагере НКВД морально мне было куда тяжелее, чем в гестаповской камере смертников. Там я знал, что передо мной враг: или он победит, или я, — а тут что? Чужой среди своих? Страшно! Это моральная травма, которая до конца дней не зарубцуется.
— Паскудно на душе было?
— Да! Да! Да!
— Вы пишете, что некоторые не выдерживали, накладывали на себя руки...
— У меня был очень добрый приятель по нарам. Хороший человек, майор, бывший секретарь Криворожского городского комитета партии...
— Ого!
— Под колпаком он оказался после того, как побывал даже не в плену — в окружении: сам как-то вышел. И вот, чтобы проверить, говорит ли майор правду, его запроторили в лагерь. А он был настолько ранимый... Не вынес глумления.
В Москве шел Парад Победы, а мы в лагере, за колючей проволокой. Ну как можно было такое вытерпеть? В один из дней он сказал, что заболел, и остался в бараке. На самом же деле никакой у него болезни не было. Этот человек принял решение, которое сам и выполнил. Нас привели с работы, а он на нарах повесился... Так было, Дмитрий Ильич, и никуда от этого не денешься.
...У меня был следователь, такой национально сознательный, по фамилии Саенко. Вот видите, я даже фамилию называю, но, если хотите, можете вычеркнуть — это ваше дело. Днем мы работали где-то: грузили уголь или нас выводили в поле, — а допрашивали, как правило, ночью. Я помню эти допросы: "Врешь! Сволочь!" — и так далее... "Сволочь, ты будешь говорить правду?! Мы тебя отправим в штрафбат на японский фронт!". Всякое могло быть, но мне помогли наши разведчики. Через водителя полуторки я сумел передать на волю записку. В разведуправлении узнали, что я попал в такую беду, и спасли, буквально вытянули из этого гиблого места. После этого я работал, занимал довольно высокие должности. По линии государства ко мне относились с доверием, но лет 20, если не больше, я был под неослабевающим надзором КГБ.
Сейчас у меня очень хорошие отношения со Службой безопасности Украины. Иногда говорю им: "Конечно, я не имел права с вами мириться, но простил вас за ваши глупости".
...Где-то лет через 18 или 20 после войны поляки узнали мою настоящую фамилию — до этого я был для них капитаном Михайловым. Я уже полковник, и фамилия моя Березняк, но и сейчас некоторые мои знакомые — их, правда, очень мало осталось — называют меня капитаном Михайловым. Так вот, мне даже не разрешали выехать в Польшу. Помню, в ЦК партии, в отделе международных связей, сказали: "В Польше сейчас ситуация непонятная, сложная, поэтому мы не можем разрешить вам выезд в Краков".
— А во время войны забросить — пожалуйста...
— Я им ответил: "В 44-м ситуация была куда сложнее. В Кракове были управление абвера, управление гестапо. По нашим агентурным данным, в городе насчитывалось более 15 тысяч (!) их тайных агентов, однако это не помешало мне десантироваться! Тогда ситуация считалась нормальной?". В общем, ну что говорить!..
Все встало на свои места после того, как появилась первая публикация. В 1966 году "Комсомольская правда" напечатала статью под названием "Город не должен умереть!". В предисловии к ней маршал Соколовский писал: "Все, что рассказано здесь, отвечает действительности и подтверждается документами, которые сберегаются в архиве Генерального штаба с грифом "Хранить вечно, уничтожению не подлежит". Там была правда о деятельности моей группы и о спасении Кракова. Собственно, от той статьи и оттолкнулся Юлиан Семенов, с этого все и началось. Потом уже появился Указ Президиума Верховного Совета о моем награждении. Спустя 20 лет после окончания войны советское правительство отметило меня орденом Отечественной войны первой степени.
— А сколько еще лет минуло, прежде чем вам присвоили звание Героя Украины?
— Это произошло в 2001 году, почти через 40 лет.
— Я слышал, Евгений Степанович, что в Москве есть Зал славы ГРУ и там среди немногих фотографий на стенах помещена и ваша...
— Да, это так.
— Чьи фотографии там еще есть?
— Рихарда Зорге, Петра Вершигоры, Марии Осиповой — известной разведчицы, причастной к ликвидации гауляйтера Белоруссии Вильгельма Кубе. Из десятков тысяч сотрудников туда отобрали всего 40, нет, пожалуй, 30 фамилий.
Когда впервые после войны я попал в ГРУ, решил посмотреть свое досье. Как я вам уже говорил, это случилось через два года после того, как его штудировал Юлиан Семенов. И вот генерал, руководитель этого управления, взял меня за рукав и говорит: "Покажу-ка я тебе, парень, зал славы советской разведки". Мы прошли по залу. Я узнал Вершигору, Зорге, а свой портрет не увидел. Невнимательно смотрел и не обратил внимания. Генерал говорит: "Что же ты за разведчик, если себя не узнал?". Повернул меня к фотографии и показал, что там запечатлен Березняк.
— Дорогой Евгений Степанович! Обычно людям желают жить до 100 лет, но вам до 100-летнего юбилея осталось совсем немного, всего ничего. Поэтому скажу так: живите гораздо дольше и для всех нас по-прежнему будьте примером!
...
Предлагаю, Юрий Петрович, коль Вы второй раз вывешиваете свои голословные утверждения,
предоставить ссылки на документы, постановления, приказы. Все давно рассекречено.
Где был СМЕРШ, где НКВД. Какие задачи, какие формы работы...
Подготовьтесь. Иначе Ваша работа выглядит с конца начатой.
