История до востребования

[sobkor]

Обелиск на братской могиле в местах захоронения военнопленных и мирных жителей на территории Рославльской центральной районной больницы Смоленской области, где в 1941-1943 гг. находился нацистский дулаг-130. Фото Николая СЕМЁНОВА.

[sobkor]

235 км трассы Москва – Ивацевичи. Фото Николая СЕМЁНОВА.

[sobkor]

Ветеран пограничных войск подполковник в отставке Олег Петрович Славский (г. Советск Калининградской области):
- О своём отце я знаю очень мало. Сведения о нём собирал буквально по крупицам. Его я никогда не видел: когда он во второй раз уходил на фронт, я ещё не родился. Итак, мой отец – Пётр Иосифович Славский. Он родился в 1917 году в селе Переверки Стрижавского района Винницкой области Украины. До войны отслужил срочную службу на Кавказе. Потом работал водителем в Виннице в Спиртотресте. В первые же дни Великой Отечественной ушёл на фронт по мобилизации. Оказавшись в окружение, сумел пробраться на родины, где сначала пополнил ряды подпольщиков, а потом и местных партизан.
В 1944-м отца его друзья-партизаны пронесли в дом родителей на самодельных носилках: от постоянных ночёвок в шалашах и сырых землянках воспалились суставы, что временно превратило его в инвалида…
С приходом Красной Армии вновь ушёл в действующую армию, где служил шофёром в одной из гвардейских частей 4-й танковой армии (II ф). Пропал без вести 7 февраля 1945 года…По свидетельству его однополчан, машина, за рулём которой находился мой отец, шла в самой голове автоколонны. Сам момент трагедии никто не видел, а только разбитый взрывом грузовик гвардии ефрейтора П.И. Славского: был ли это наезд на противотанковую мину или же нападение из засады фашистской диверсионной группы – никто утверждать не брался. Непонятно и то, куда делось тело шофёра…
В Ютубе размещён фильм «Как воевал мой прадед». Его автор – Лиза Славская. Это моя внучка. А фильм о судьбе гвардии ефрейтора П.И. Славского.
Увеличив единственную военную фотокарточку отца, я прошлом году впервые вышел с ней на акцию «Бессмертный полк»…

Гвардии ефрейтор Пётр Иосифович Славский (1917-1945).

[/quote]

[sobkor]

В Сети сегодня вновь озвучена не одно десятилетие уже гуляющая в библиографии, посвящённой поискам Янтарной комнаты, расхожая байка о мифическом советском чекисте, который якобы трагически погиб, когда шёл по следу Янтарной комнаты: «В 1945 г. в Кёнигсберге майор госбезопасности Иван Курица узнал о человеке, который может указать тайник с сокровищами Янтарной комнаты. Вскочив на мотоцикл, офицер поспешил на встречу со свидетелем. Но кто-то натянул проволоку поперек дороги, мотоциклисту отрезало голову. А того, к кому спешил майор, нашли дома задушенным». Источник: «Загадочные смерти при попытках найти Янтарную комнату», http://russian7.ru/post/zagadochnye-sme ... h-nayti-2/
Ну не было такого майора в структурах правопорядка и безопасности послевоенного Кёнигсберга – НЕ БЫЛО! Не значится такой офицер и в доступных списках безвозвратных потерь НКВД-НКГБ!

[sobkor]

Вычурно-помпезно выполненная за деньги меценатов могила советского воина у руин замка Бальга (Багратионовский район Калининградской области). При этом при возведении этого неуместного мемориала была варварски уничтожена мемориальная доска, установленная здесь же осенью 2014 года Калининградской общественностью в память подвига красноармейца Михаила Маркова. Снимки сделаны 16 мая 2017 года военным журналистом системы ФСБ России Григорием ЗУЕВИЕМ.

Напомню, кто же такой красноармеец Михаил Марков:

МАРКОВ Михаил Алексеевич (1925-1945), автоматчик роты автоматчиков 55-го стрелкового полка 176-й стрелковой Мазурской ордена Суворова дивизии (II ф) 31-й армии 3-го Белорусского фронта, советский военнослужащий, долгие годы официально числившейся без вести пропавшим в Восточной Пруссии в феврале 1945 года, но имя которого из небытия в результате операции «Курган» (апрель 2004 года) вернули сыщики отделения по борьбе с терроризмом Оперативно-розыскной части при Западном УВДТ, красноармеец (дважды в 1943 году).
Родился в 1925 году в деревне Потёмкино Шеломянского сельского Совета (ныне не существуют) Красноборского района Архангельской области. Русский. Рабочий из крестьян. Родственники по состоянию на начало 1945 года: мать – Маркова Клавдия Павловна; проживала по месту рождения сына.
Образование: в 1941 году – неполную среднюю школу на родине; в октябре 1943 году – Курсы младших лейтенантов Архангельского военного округа.
В период слета по декабрь 1941 года по комсомольской мобилизации трудился на возведении на территории бывшей Карело-Финской ССР оборонительных сооружений для нужд действующей Красной Армии. Домой был отправлен по причине сильного физического истощения.
На военную службу мобилизован 18 февраля 1943 года Красноборским РВК. Первая должность здесь – красноармеец 33-го запасного стрелкового полка 29-й запасной стрелковой дивизии Архангельского военного округа (Архангельский военный гарнизон).
В действующей армии приблизительно с весны или лета 1943 года. В боевой обстановке был ранен. По излечении откомандирован на учёбу на Курсы младших лейтенантов Архангельского военного округа, которые успешно окончил в октябре 1943 года по специализации войск связи.
В октябре 1943 года младший лейтенант М.А. Марков, ещё находясь в Архангельске, совершил проступок, порочащий честь советского офицера, за что в том же месяце Военным трибуналом Архангельского военного округа был разжалован в рядовые с направлением искупать вину кровью в ряды действующей Красной Армии.
Как гласят материалы Красноборского РВК Архангельской области за 1946 года (ЦАМО: ф. 58, оп. 977520, д. 45; результаты подворового опроса), по состоянию на октябрь 1943 года – военнослужащий 404-го отдельного линейного батальона связи, красноармеец.
Приблизительно с весны 1944 года красноармеец М.А. Марков – автоматчик 55-го стрелкового полка 176-й стрелковой (впоследствии – Мазурская ордена Суворова) дивизии (II ф) 32-й армии Карельского фронта. В данном качестве отличился в ходе августовских боёв сорок четвёртого, за что на основании приказа командира 55-го стрелкового полка № 067 от 21 августа 1944 года был удостоен медали «За отвагу» (№ 1202809; удостоверение № В249375).
19 февраля 1945 года в ходе боя, который 55-й стрелковый полк вёл в тот день у восточнопрусского населённого пункта Лангендорф (2 км севернее современного посёлка Корнево Багратионовского района), был ранен и эвакуирован на лечение в 128-й отдельный медико-санитарный батальон 176-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии (II ф), но туда не прибыл. В силу этого обстоятельства официально был учтён как без вести пропавший в феврале 1945 года.
Останки красноармейца М.А. Маркова были обнаружены 13 апреля 2004 года сотрудниками отделения по борьбе с терроризмом Оперативно-розыскной части при Западном УВДТ в ходе проведения в Багратионовском районе (северные окрестности посёлка Пятидорожное) оперативно-розыскных мероприятий против представителей чёрного оружейного рынка региона.
Если исходить из косвенных признаков (расположение скелетов, оружия и т.п.), советский солдат геройски погиб в неравной рукопашной схватке, в одиночку уничтожив тогда шестерых гитлеровцев, в том числе и офицера в чине обер-лейтенанта люфтваффе.
Личность погибшего героя удалось идентифицировать в августе 2004 года по найденной при нём медали «За отвагу» № 1202809 – через обращение с запросом в Центральный архив Министерства обороны РФ. На следующий день после получения официального ответа из ЦАМО сотрудники отделения по борьбе с терроризмом ОРЧ при Западном УВДТ через коллег из Красноборского РВК Архангельской области отыскали проживавших там родственников красноармейца М.А. Маркова и связались с ними по телефону.
9 сентября 2004 года представители руководства Западного УВДТ и командования дважды Краснознамённого Балтийского флота в ходе воинской траурной церемонии передали представителям официальной делегации Архангельской области (руководитель – И.И. Ивлев), в составе которой находился и племянник погибшего солдата – В.А. Бажуков, останки красноармейца М.А. Маркова для перезахоронения на родине.
15 сентября 2004 года с воинскими почестями был погребён на кладбище села Красноборск, районного центра Архангельской области.
По ходатайству начальника Западного УВДТ генерал-майора милиции А.И. Чаплыгина командованием дважды Краснознамённого Балтийского флота в конце апреля 2005 года посмертно был представлен к награждению Президентом РФ орденом Мужества, однако, к сожалению, данное представление летом того же года не получило реализацию на уровне Главкомата ВМФ.
Увековечен в Калининградской области. Так, в районе гибели солдата – у руин замка Бальга – 8 мая 2004 года по инициативе журналиста «Независимой газеты», кавалера ордена А.И. Рябушева и руководства Калининградского облвоенкомата в ходе митинга, организованного руководством Пятидорожной сельской администрации Багратионовского района, впервые была установлена памятная мраморная плита: «Неизвестному солдату, кавалеру медали «За отвагу» № 1202809, погибшему в неравном бою с шестью гитлеровцами в районе замка «Бальга» весной 1945 года».
8 сентября 2004 года по инициативе Военно-мемориальной группы при штабе Балтийского флота так же в ходе митинга эта табличка была заменена на другую: «В память подвига красноармейца МАРКОВА Михаила Алексеевича 1925 г.р. 19.02.1945 пал смертью храбрых в неравном рукопашной схватке, уничтожив 6 гитлеровцев». Прежняя же была передана представителям официальной делегации Архангельской области для вечного хранения в музее на родине героя.
Кроме того, имя красноармейца М.А. Маркова увековечено в 18-м томе Калининградской областной Книги Памяти «Назовём поимённо» – сс. 400-401 и стр. 445.

Юрий РЖЕВЦЕВ.

А это та самая памятная мемориальная доска, которую варварски уничтожили инициаторы возведения неуместного мемориала военнослужащему Красной Армии А.М. Шевелёву:

[sobkor]

От друга нашего уважаемого Форума военного журналиста Григория Алексеевича Зуевича.
22 октября 2017 года, город Калининград, улица Малоярославская,
немецкий памятник «Умирающий боец»:

[sobkor]

От друга нашего уважаемого Форума военного журналиста Григория Алексеевича Зуевича.
22 октября 2017 года, город Калининград, улица Куйбышева, воинский мемориал
над братской воинской могилой:

[sobkor]

От военного журналиста Григория Алексеевича Зувича (г. Калининград):
- Ещё немецкое здание историко-краеведческого музея города Озёрска Калининградской области. Вот где надо снимать фильмы про рыцарскую эпоху!

[sobkor]

Судьба медали «За отвагу» ездового 6-й батареи 2-го дивизиона 891-го артиллерийского полка 332-й стрелковой Ивановско-Полоцкой ордена Суворова дивизии имени М.В. Фрунзе красноармейца Василия Дмитриевича Вошлова 1908 г.р. Данная награда была утрачена кавалером в ходе ранения, полученного им на Земландском полуострове Восточной Пруссии:

[sobkor]

Содержательная часть открытки.

Подлинник вот этой почтовой открытки с изображением одной из улиц былого восточнопрусского Тильзита у меня ещё с 1990-х. Но откуда и как попала ко мне – вспомнить уже бессилен. На днях обнаружил её в своих «закромах».
Насколько понимаю, открытку отправили 5 ноября 1940 года из восточнопрусского Рагнета (ныне – калининградский Неман) в соседний Тильзит (ныне – калининградский Советск).
Приблизительный перевод текста: «Дорогая Лени! Я нашёл пансион, а именно у г-жи J. Есть комната, стоит 30 марок... Днём мы едим в кафе. Утренний кофе делает г-жа J». Далее что-то про завтрак. «С приветом, Фридрих».

[sobkor]

От военного журналиста Григория Алексеевича ЗУЕВЧА (г. Калининград):
- 11 октября 2018 года в группе ветеранов посетил в Багратионовске военный городок бывшего Калининградского погранучилища. Печальное зрелище…

[sobkor]

Отсюда: https://www.sb.by/articles/semnadtsat-m ... obedy.html
Автор – Инесса ПЛЕСКАЧЕВСКАЯ (plesk@sb.by)
«СЕМНАДЦАТЬ ДНЕЙ НЕ ДОЖИЛ ДО ПОБЕДЫ. ВСЕГО СЕМНАДЦАТЬ

Единственная довоенная фотография Федора Виненкова (он слева).

Семнадцать мгновений до Победы
Оба моих дедушки - Федор Виненков и Василий Кацубо – погибли на войне. Обоих не призвали в 1941-м из-за болезней, но оба ушли на фронт после освобождения Беларуси, когда людей катастрофически не хватало. Оба стали пулеметчиками. Василий Кацубо погиб 31 июля 1944 года в Эстонии, подтвердив истину о том, что «пехота живет два месяца». Федор Виненков пал в бою 22 апреля 1945 года – воевал девять месяцев. Семнадцать дней не дожил до Победы. Всего семнадцать. Проживи он их – все было бы иначе: бабушкина жизнь легче и счастливее, мамина тоже. Я бы забиралась к нему на колени, он гладил бы мне волосы, улыбался и рассказывал сказки. Или не рассказывал (бабушка, его вдова, сказок не рассказывала никогда – она прожила очень тяжелую жизнь), но все равно любил бы и баловал. Потому что любить – умел. На бабушке, которую, как говорили родственники и односельчане, любил всю жизнь, женился, когда она овдовела и осталась с тремя детьми на руках. Она не рассказывала, как они все выжили в оккупацию. Говорила только, что это было «очень унизительно. Немцы нас за людей не считали». Редкие рассказанные эпизоды я и сейчас не опубликую – не могу. А она с этим жила. И муж ее Федя с этим жил. И вся Беларусь. Ярость. Ярость владела ими, призванными после освобождения родных деревень и городов – когда ринулись в бой смогли отомстить за сожженные свои деревни и поруганных женщин.
Забегая чуть вперед, процитирую генерала Кузьму Галицкого, командовавшего 11-й гвардейской армией, в которой воевал дед: «Мы не разжигали страсти, предостерегали воинов против актов расправы. И призывали воинов достойно вести себя по отношению к местному населению. Это вызывало порой недоумение солдат. Помню, как один из гвардейцев спросил у меня: «Вот вы, товарищ генерал, говорили, что, вступив на прусскую землю, мы должны быть гуманными, сдерживать себя, не вызывать лишних осложнений. Да разве я могу сдержать себя, если на моих глазах повесили двенадцать человек, в том числе и моего отца? Разве я забуду, как гитлеровцы на виду у всех жителей села облили бензином трупы повешенных и подожгли их?» Когда я это прочитала, подумала, что, наверное, тот гвардеец был белорусом.

Дедушка
Школьницей я нашла в бабушкиных бумагах извещение о том, что Федор Виненков награжден медалью «За отвагу», но не получил ее «в связи с выбытием из части». Потом нашла написанную красными чернилами (вы сейчас подумали «Как кровь?», я тогда подумала так же) «похоронку»: «Федор Виненков, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге и проявив геройство и мужество, был убит 22 апреля 1945 года». Мы нашли его через 74 года.
Несколько лет назад я пошла в военкомат – спросить, можем ли мы получить наградные документы на ту самую медаль. Там сказали: «Медаль «За отвагу»? Вы должны знать: ваш дед – герой, эту награду солдатам давали за личный подвиг». Через несколько месяцев пришел ответ: у Федора Виненкова две медали «За отвагу» и орден Красной Звезды. Ярость. Мой дед был героем.

Восточная Пруссия
Кенигсберг был крепостью, ее планировали взять в январе 1945 года. Не смогли. Прижатые к морю, отрезанные от остальной Германии, нацисты сопротивлялись бешено. У них было восемь (!) линий обороны, о которых наступающая Красная Армия не знала почти ничего. «План Кенигсберга был буквально испещрен условными знаками, обозначавшими укрепления, огневые позиции. С обороной такой плотности мы еще никогда не сталкивались», – вспоминал потом Афанасий Синицкий в книге «Разведчикам ошибаться нельзя». Разведывательно-диверсионные группы забрасывали десятками, возвращались единицы. Именно с истории об этих группах и Геннадии Юшкевиче, книгу которого – «Последний из группы «Джек» – презентовали в Минске в апреле, начался мой путь к воинскому мемориалу, где похоронен Федор Виненков.

Дедушка
Моя подруга Екатерина Новожилова – журналист, работает в программе «Легенды армии» российского телеканала «Звезда». Они снимали программу о Геннадии Юшкевиче, для которой она нашла компетентного эксперта (смею вас заверить: это непросто) – военный журналист, писатель и историк спецслужб Юрий Ржевцев из Калининграда о советских разведывательно-диверсионных группах в Восточной Пруссии знает практически все, что есть в открытых источниках, и еще немного сверх того.
Может быть, вы удивитесь, но часто, когда женщины-журналистки собираются за столом, они говорят о работе. Вот так и мы с Катей – сидели и говорили о ней, любимой. Она с горящими глазами рассказывала о своих находках – людях, историях и документах. Мы говорили о войне, о том, что ведь сегодня невозможно представить, каково это – пятнадцатилетнему парню Генке Ёжику, как называет себя Геннадий Юшкевич в книге, оказаться заброшенным в тыл к врагу, как выжить, как выполнить задание. Как это вообще – быть на войне. Она говорила о своем компетентном эксперте Юрии Ржевцеве из Калининграда, а я ей: «У меня там дедушка погиб, и мы до сих пор не знаем, где он похоронен». «Так давай узнаем», – говорит Катя и пишет Петровичу: так, мол, и так, есть солдат, знаем, как зовут, знаем, когда погиб, не знаем, где похоронен. Через полчаса Юрий присылает фотографию гранитной плиты, на которой среди других имен есть и это – Ф.Ф. Виненков: вот он, ваш герой. Я звоню маме: «Мама, мама, я нашла твоего папу!» Мы сидим втроем на кухнях – мы с Катей в Карловых Варах, мама в Гомеле – и плачем. Петрович в это время в Калининграде не плачет: он мужик, да и делать такие находки ему не впервой.

Восточная Пруссия
В январе 1945 года войска 3-го Белорусского фронта, в составе которого в 11-й гвардейской армии воевал мой дед, ежедневно теряли 1,5 % боевого состава. Темпы наступления – сто метров в час. Немецкий ефрейтор Шмагге из 542-й пехотной дивизии писал: «Всех поразило, что у русских так много пехоты. Они наступали сплошной массой». Откуда истощенная страна брала людей под конец войны? Истории моих дедов – тому объяснение: в начале войны их не взяли из-за болезней, а в конце брали уже всех. Отца моего мужа Леонида Пеньевского призвали из Архангельской области, когда ему было 17 с половиной. До совершеннолетия учили минометному делу, как только исполнилось 18 – на фронт. Он штурмовал рейхстаг.
Как рассказывал мне ученый секретарь музея истории Великой Отечественной войны в Минске Валерий Надтачаев, не редкостью было, когда освобожденных на территории Восточной Пруссии бывших военнопленных или угнанных на принудительные работы прямо там призывали в действующую армию. «Если 11-я гвардейская армия начнет наступление, – говорил начальник штаба 3-й танковой армии вермахта 17 января, – мы будем бессильны что-либо сделать, чтобы ее остановить». Армия пошла в наступление.
Первой медалью Федора Виненкова наградили 6 февраля 1945 года: «При контратаке противника, в районе господского двора Гросс-Каршау, Восточная Пруссия, выдвинулся с ручным пулеметом вперед и своим огнем преградил путь наступавшей немецкой пехоте, уничтожив при этом 4 гитлеровцев». В том бою дед был ранен, отправлен в госпиталь и о медали не узнал. Если бы не это обстоятельство, мы бы, возможно, до сих пор не знали о его подвигах и наградах.
В феврале в Восточной Пруссии появились отделы по делам репатриации и сборно-пересыльные пункты: каждый день наступления освобождал советских людей, неволею судьбы оказавшихся в Германии. Им говорили: «Все, что имеете, везите домой. Особенно белорусы, которые сильно пострадали. Вас каждый день ждут дома, а на границе ничего отбирать не будут». Женщины ехали домой, мужчины чаще всего шли на фронт.
Чуть больше чем через месяц, 16 марта, Федора Виненкова наградили второй медалью «За отвагу»: «В бою в районе д. Попплиттен, Восточная Пруссия (сейчас п. Ново-Московский Калининградской области. – И.П.), поддерживая огнем своего пулемета наступление наших подразделений, уничтожил 5 гитлеровских солдат».
Валерий Надтачаев говорит, что в такой скорости награждений не было ничего удивительного: бои в Восточной Пруссии были такого накала, что известно немало случаев, когда человек становился полным кавалером ордена Славы за два-три месяца. Если выживал.
На новый штурм Кенигсберга Красная Армия пошла 6 апреля 1945 года. Вот что было написано в памятке гвардейцу штурмовой группы, перед атакой их были созданы десятки: «Готовься к атаке скрытно, без шума. Оружие держи наготове: автомат на шее, гранаты под рукой. При штурме дорога каждая секунда. Всеми средствами добивайся внезапности удара. Незаметно пробирайся вдоль стен домов, прыгай в окна, по трубам и лестницам забирайся на чердаки. Появляйся там, где враг тебя не ожидает. Врывайся в дом вдвоем — ты и граната. Граната – впереди, ты за ней. Следующая граната уже наготове. В доме много комнат, коридоров, перекрытий, успевай поворачиваться! В каждый темный угол – гранату! Бегом вперед! По потолку очередь из автомата, снова вперед! Другая комната – гранату! Коридоры прочесывай из автомата. Противник тоже будет драться. Не страшно! Инициатива в твоих руках. Штурмуй злее, беспощаднее! Больше гранат, больше автоматных очередей на голову захватчиков». Перед штурмом командующий 11-й гвардейской армией Кузьма Галицкий говорил: «Передайте комбатам, что первый, кто ворвется в Кенигсберг, получит орден Красной Звезды». Мой дед Федор Виненков его получил. Но я никогда не узнаю, был ли он в Кенигсберге первым.
Возможно, он был в одной из тех самых штурмовых групп – по крайней мере, когда читаешь сухие строки приказа о его награждении орденом Красной Звезды, складывается такое впечатление (орфография и пунктуация приказа сохранены): «В уличном бою в городе Кенигсберге 7.4.45 года, когда сильный пулеметный и автоматный огонь противника заставил залечь наши боевые порядки, смело выдвинулся со своим пулеметом вперед и умело замаскировавшись в развалинах разрушенного здания, меткими очередями вывел из строя 2 расчета ручных пулеметов противника и, ворвавшись затем в подвал, в упор расстрелял 7 гитлеровцев и захватил 5 человек пленных. При отражении вражеских атак на северном берегу реки Прегеля 9.4.45 года, огнем своего пулемета вывел из строя до 10 немецких солдат и офицеров и прочно удерживая занятый рубеж, способствовал тем самым успешному наступлению наших подразделений на центр города». Наступая, в Кенигсберге проходили два-четыре километра в сутки - это считалось хорошим темпом. 9 апреля 1945 года Москва салютовала двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 324 орудий: город-крепость взят! Правда, на оборотной стороне медали «За взятие Кенигсберга» выбита другая дата – 10 апреля. Этой медалью был награжден отец моего мужа Леонид Пеньевской, он тоже штурмовал эту крепость, ему было 19 лет. У Федора Виненкова такой медали нет: ее учредили 9 июня 1945 года, он не дожил.

Дедушка
11 апреля 11-я гвардейская армия генерала Галицкого покинула Кенигсберг: впереди был важный порт Пиллау (сегодня Балтийск, база Балтийского флота ВМФ России). Дали несколько дней отдыха, в которые красноармейцы отсыпались и отдыхали. Как вспоминают очевидцы, устроили праздничный обед: наваристые щи и густая каша, щедро приправленная маслом и мясом, и двойная порция «наркомовской» водки. Надежды на неделю отдыха оказались напрасными: пару дней – и снова в бой. Город Фишхаузен (сегодня п. Приморск) взяли 17 апреля. Именно этим днем датирован приказ о награждении Федора Виненкова орденом Красной Звезды за взятие Кенигсберга. Он знал, что 28 марта у него родилась дочь, и даже успел написать в письме домой, что хотел бы назвать ее Лилей. Но имя у нее уже было – Пелагея, всю жизнь она называет себя Полиной, так ей нравится больше. Ее папе оставалось жить пять дней.

Восточная Пруссия
Пиллау, который ринулись штурмовать после взятия Фишхаузена, прикрывали 19 зенитных батарей, которые вместе с корабельной артиллерией выпускали в минуту до 15 тысяч снарядов. Можно ли было выжить в этом огненном ливне? Историки соглашаются: 22 апреля 1945 года был самый трудный день на подступах к Пиллау. Убито и ранено 1.817 солдат и офицеров, в этот день в списке безвозвратных потерь появилось и дорогое нам имя – Федор Федорович Виненков, рядовой, пулеметчик, беспартийный, 1913 года рождения, призванный 8 июля 1944 года из колхоза им. Молотова Кормянского района Гомельской области. Рядом с ним в этом списке воины из Астрахани, Смоленска, Баку и Паневежиса. Все были захоронены в недавно освобожденном Фишхаузене. Позже командир 79-го гвардейского полка Герой Советского Союза Сергей Шелковый признавался, что сражение было выиграно «массой людей, а не маневром. Такую насыщенность артиллерийским огнем со стороны противника я встречал только под Сталинградом и Витебском. Противник имел здесь очень выгодную оборону. По тяжести боя эта операция равна Сталинградской».

Дедушка
Мы поехали в Приморск вчетвером – я, мой муж Михаил Пеньевской, Юрий Ржевцев и Катя Новожилова, специально прилетевшая из Москвы, чтобы увидеть окончание истории, в которой сыграла такую важную роль. Они говорили о войне, я молчала. Путь длиной в 74 года близок к завершению, а я до сих пор не могу в это поверить. Перед поездкой я съездила в Гомель, к бабушке, взяла немного земли с кладбища – она желтая, песочная, усыпанная хвоей. Всю жизнь бабушка прожила одна, из ее четверых детей выжила только глазастая девочка - та самая, которую Федя просил назвать Лилей. Я думала, что эта земля, такая сухая, как бабушкины глаза (я никогда не видела ее плачущей), – единственное, что я могу отвезти деду, чтобы сказать: она помнила тебя всю жизнь. Не ждала, но – помнила.
Приморск, бывший Фишхаузен, сегодня – поселок, меньше 2.000 человек. «Видите старую немецкую водонапорную башню? – говорит Юрий. – Это наш ориентир, мемориал возле нее». Солнце палит, мы идем и молчим. Все молчим. Мой трепет передался моим спутникам, мне кажется, что у меня начинается озноб, и я боюсь, что это тепловой удар, что упаду, не дойдя несколько метров. Но – дошла, в мемориале, зеленом и тенистом, мое спасение. Ржевцев рассказывает: «Здесь в 1955 году сделали большую братскую могилу, из разных захоронений привозили. Где именно их похоронили? Думаю, где-то вот здесь, в центре, и дед твой здесь. Ну а на какой плите имя – ищи». Я растерялась: плит много, на каждой – десятки имен, здесь захоронены почти 2.000 бойцов. Пошла налево, на третьей плите он – Ф.Ф. Виненков. «Что-то же тебя сюда повело», – говорит Юрий. Мы сидим вчетвером и молчим. Высыпаю «бабушкину» землю у плиты, беру немного отсюда. Она здесь совсем другая – черная, густая. Привет бабушке – может быть, она улыбнется мне откуда-то сверху, увидит, что я сделала в этой жизни что-то действительно важное.
«Снился тебе дедушка в эти дни?» – спросила мама, когда я приехала в Гомель рассказать ей эту историю. Нет. «А мне снился. Говорил: «Я так хотел тебя увидеть». И вот тут я сломалась – и разревелась. Я оплакивала их всех: героя Федю, на память о котором осталась единственная довоенная фотография и наградные документы, его любимую жену Марию, полжизни проработавшую на клинкерном заводе и достававшую из печи кирпичи – чтобы заработать 50 копеек в день, нужно было уложить тысячу горячих штук на тележку, его единственную дочку Полину, которую он не увидел даже сейчас: здоровье ей многого не позволяет. Я плакала обо всех судьбах, которые поломала война.
…Когда вечером мой муж фотографировал обелиск на площади Победы в Калининграде, паренек лет одиннадцати спросил: «А что вы фотографируете?». Муж в ответ: «А ты знаешь, кому это памятник?» «Знаю, – улыбнулся мальчишка, – богам». Они смотрят за нами. Смотрят на нас. Я помню. И продолжаю искать своего другого деда – Василия Кацубо, погибшего в Эстонии. Беларусь помнит...

Калининград – Минск».

Извещение о награждении медалью Федора Виненкова, с которого и начались мои поиски.




Первоклассница Полина Виненкова и ее мама Мария.



Екатерина Новожилова (справа) и Юрий Ржевцев (в центре), которые помогли нашему корреспонденту Инессе Плескачевской найти захоронение деда.

[sobkor]

Мысли вслух по поводу необходимости празднования калининградцами 100-летия аэропорта «Девау»:

I. Девау, если не самый первый в мире, то, как минимум, самый первый в Европе аэропорт (то есть аэродром гражданской авиации с аэровокзалом), а, следовательно, аэропорт «Девау» – де-факто объект всемирного наследия человечества! И это по-настоящему замечательно, что Девау теперь на законных основаниях принадлежит Российской Федерации. И одно из обоснованных оснований к празднику в ознаменование 100-летия аэропорта Девау» – Архивная справка ОГКУ «ГАКО»;
II. Российский след в истории немецкого аэропорта «Девау»:
- существовавшее в 1921-1936 гг. Русско-Германское общество воздушных сообщений «Дерулюфт», что, к слову сказать, повенчало Кёнигсберг с именами Есенина и Маяковского, поскольку те стали клиентами «Дерулюфта». Это именно «Кёнигсберг-Девау» во многом поставил на крыло советскую гражданскую авиацию, причём сразу на уровне междугородных авиаперевозок! Напомним, что исторический предшественник рождённого в 1930 году Аэрофлота в лице Российского акционерного общества Добровольного воздушного флота (сокращённо – «Добролёт») был создан только 17 марта 1923 года, в то время как «Дерулюфт» – в ноябре 1921-го, таким образом, «Дерулюфт» – самое первое в стране Советов (а СССР ещё не существовало!) авиапредприятие Гражданского воздушного флота, а, следовательно, аэропорт «Девау» с 1 мая 1922 года (дата открытия авиалинии Москва – Смоленск – Ковно – Кёнигсберг и обратно) – неразрывная составляющая трудовой славы советской гражданской авиации!
Следует по-настоящему гордиться и тем фактом, что среди советских лётчиков «Дерулюфта» было немало будущих асом Аэрофлота и это, прежде всего, Николай Петрович Шебанов (1899-1953);
- «Кёнигсберг-Девау» вошёл в Анналы не только советской, но и мировой авиации благодаря двум вот этим советским рекордным перелётам 1926 года: 1) 16-21 июля – перелёт Москва – Кёнигсберг – Дортмунд (самолёт – ПМ-1, командир экипажа – Николай Петрович Шебанов); и 2) 30 августа-2 сентября – «воздушная прогулка над Европой» советского АНТ-3 под пилотированием Михаила Михайловича Громова (1899-1985) – будущего Героя Советского Союза (Золотая Звезда под № 8 ) и генерал-лейтенанта авиации. Европа тогда восторженно рукоплескала и СССР, и советской гражданской авиации! Оба те перелёта – они под эгидой Общества друзей авиационной и химической обороны и промышленности СССР (сокращённо – Авиахим), которое в свою очередь является историческим предшественником ДОСААФ России;
- со второй половины 1945 года и до века расцвета реактивной пассажирской авиации «Девау» – главный аэрофлотовский аэропорт не только уже советского Кёнигсберга/Калининграда, но и во всей российской Прибалтике!
- с момента перебазирования Аэрофлота из «Девау» в «Храброво», «Девау» пребывает в собственности ДОСААФ – Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. ДОСААФ же – кузнеца патриотов России и её силовых структур. И здесь учат любить и защищать Родину отнюдь не на примере коршунов Геринга, а самых выдающихся Героев Отечества, среди которых, в частности, золотыми буквами вписаны и имена таких советских асов, повенчанных судьбой авиатора с «Кёнигсберг-Девау», как Михаил Михайлович Громов и Николай Петрович Шебанов, которые в свою очередь всемирно прославились ещё и как лётчики-рекордсмены Авиахима!..

Юрий РЖЕВЦЕВ.

Первые российские рейсовые самолёты на линях «Дерулюфта» – два моноплана марки «Fokker F.3» с бортовыми номерами «RR-1» и «RR-2»:

Не ранее 1922 года, советский моноплан марки «Fokker F.3» как основная рейсовая машина Русско-Германского общества воздушных сообщений «Дерулюфт».


Российский рейсовый «Fokker F.3» с бортовым номером «RR-2» с линий «Дерулюфта».


Не ранее 1922 года, пассажиры Русско-Германском общества воздушных сообщений «Дерулюфт» в аэропорту прибытия покидают борт советского моноплана марки «Fokker F.3».

Пассажиры российского рейса «Дерулюфта» и их багаж. Рейсовая машина – моноплан марки «Fokker F.3» На заднем плане – пилот (и это, очевидно, Николай Петрович Шебанов) и сотрудник аэропортовской службы багажа:


Иные машины из аваипарка «Дерулюфта»:

Немецкий гидросамолёт «Дорнье Комета» из советского авиапарка «Дерулюфта».


«Дерулюфт» с 1922 года выполнял рейсы между Москвой и Кёнигсбергом (промежуточные получасовые посадки – в Смоленске и Ковно), а с 1928 года – ещё и из Берлина через Таллинн в Ленинград и обратно. На фото запечатлён совершающий рейсовый полёт немецкий самолёт марки «Юнкерс F.13».


Советский ближнемагистральный трёхдвигательный многоместный пассажирский самолёт АНТ-9 (он же – ПС-9 и «Крылья Советов») с 1929 года – основной лайнер, который эксплуатировался в «Дерулюфте» советскими экипажами.

Из материалов ГАРФ, датированных сентябрём 1929 года:

«Сводка контрольных цифр гражданской авиации на 1929-30 гг.
А. Данные об исполнении и о контрольных цифрах работы 1928-29 гг.: Воздушные сообщения/Сеть воздушных линий по обществам (реально достигнутые результаты)
О-во «Дерулюфт» – Москва – Рига – Кёнигсберг (1349 км), Кёнигсберг – Берлин (645 км) и Ленинград – Таллинн – Рига (650 км) общим протяжением 2.645 км.
О-во «Добролёт» – Москва – Иркутск (почтовая линия, 4700 км), Верхнеудинск – Урга (640 км), Иркутск – Витим – Якутск (2706 км), Витим – Бодайбо (288 км), Ташкент – Самарканд – Душанбе (963 км), Ташкент – Кабул (1640 км), Душанбе – Сарай – Куляб (280 км), Чарджоу – Хива – Чимбай (600 км), Фрунзе – Алма-Ата (240 км), Алма-Ата – Семипалатинск (1100 км) общим протяжением 12.557 км.
О-во «Укрвоздухпуть» – Москва – Харьков – Тихорецкая (1260), Тихорецкая – Пятигорск (340 км), Тихорецкая – Сочи (295 км), Сочи – Тифлис – Баку (995 км), Баку – Пехлеви (390 км) общим протяжением 3.280 км.
Длина всей воздушной сети СССР – 18.482 км; по сравнению с длиной сети 1927-28 гг. – 11.971 км – рост выразился в 6.511 км, что составляет 54 %».

1926 год: советские асы в Кёнигсберге:

Автор – Юрий РЖЕВЦЕВ

Большие советские авиаперелёты
Старт большим советским авиаперелёты из числа проводившихся в СССР под эгидой Авиахима был дан 1 мая 1925 года...
В 02.20 (по другим данным – в 02.30) 16 июля 1926 года начался международный перелёт общей протяженностью в 6100 км по маршруту Москва – Ковно – Кёнигсберг – Данциг – Берлин – Франкфурт-на-Майне – Париж и обратно. Его на новейшем образце советской пассажирской машины марки «ПМ-1» с бортовым именем «Московский Авиахим» выполнял рейсовый экипаж Русско-Германского общества воздушных сообщений «Дерулюфт» в составе пилота Н.П. Шебанова и механика С.В. Баранцева. С ними же в качестве пассажира (но де-факта – на правах руководителя экспедиции) следовал главный инженер Гражданской авиации СССР Владимир Михайлович Вишнев. Однако, как и годом раньше, вновь подвёл мотор. Но обо всём по порядку: в 10.15 – благополучно сели в кёнигсбергском аэропорту «Девау», откуда в свою очередь вылетели уже в 13.00. Однако едва удалились от столицы Восточной Пруссии, как вдруг начал терять обороты двигатель. Пришлось экстренно искать подходящую площадку для вынужденной посадки, которую успешно и произвели в 75 км западнее Кёнигсберга. На ремонт затратили около семи часов, после чего в 20.30 взлетели, держа курс на Данциг (ныне – польский Гданьск), где и заночевали по прибытию сюда.
Начатый утром семнадцатого полёт также сразу не задался – трижды пришлось совершать вынужденные посадки и все три раза – по причине «течи в моторе». В результате в этот день до Берлина так и не добрались: из-за сгущающихся по курсу движения сумерек сели в 80 км от него – в немецком городке Шведт. Утром восемнадцать прибыли, наконец-то, в столицу Германии, где, как сказано в информации, оперативно распространённой ТАСС, экипаж «был встречен представителями советских учреждений, германского правительства, германской авиацией, а также многими рабочими по собственной инициативе. От имени советской колонии лётчика и бортмеханика приветствовал посол СССР Крестинский».
Из Берлина стартовали дважды – девятнадцатого и в 07.15 двадцать первого. Дело в том, что после первой попытки пришлось вернуться в берлинский аэропорт. Но не повезло, увы, и в ходе второй – после 320 км пути – вынужденная посадка в 100 км восточнее Кёльна (по другим данным – в Дортмунде, что в 72 км от Кёльна). На сей раз поломка оказалась более чем серьёзной – сломался шатун, что и вынудило экипаж обреченно объявить о досрочном завершении перелёта. На этом, собственно, была поставлена точку и на судьбе данной «несчастливой» машины – несмотря на свои неплохие лётные качества и новаторские удобства в салоне для пассажиров, в серийное производство она, увы, не пошла.
Из датированного 7 августа 1926 отчёта В.М. Вишнева: «В 2 часа 30 минут утра 16-го июля с.г. я отбыл в перелёт Москва – Берлин – Париж – Москва с пилотом Шебановым и механиком Баранцевым… Самолёт «Московский Авиахим» прошёл около 2200 км [в действительности – 2110 км]. Сделано 11 посадок, из них 5 – вне аэродрома.
…Самолёт ПМ-1, несмотря на неудачу перелёта, показал много хороших качеств, в особенности покрытием 1200 км без спуска при высокой средней скорости полёта и сохранностью при многочисленных трудных взлётах и спусках…
…Считаю, что неудача перелёта не кладёт никакого пятна на нашу авиацию; она целиком сводится к стечению целого ряда неблагоприятных обстоятельств».
А в беседе с корреспондентом ТАСС В.М. Вишнев сделал заявление о том, что «...весь перелёт из Москвы в Берлин вследствие изъяна в системе охлаждения, в результате которого образовалась утечка воды, превратился в сплошную борьбу с препятствиями. Аппарат должен был снижаться в самых неблагоприятных условиях. Известные достоинства Шебанова, как лётчика, сыграли на этот раз решающую роль, но и механик Баранцев сделал очень много для преодоления трудностей».
Как указано в документах архивного фонда Авиахима: командир воздушного судна в лице Николая Петровича Шебанова, совершая в ходе перелёта «вынужденные посадки на совершенно неподходящих площадках», тем самым «обнаружил высокие качества лётчика. Лётчику и механику объявлена благодарность РВС СССР».
Сегодня приходится лишь недоумевать по поводу того, что в подавляющее большинство бравурных статей-отчётов об итогах больших советских перелётов, в том числе и опубликованные за подписями С.С. Каменева, И.С. Уншлихта и В.А. Зарзара, не попало даже упоминание о неудачной попытке экипажа лётчика Н.П. Шебанова долететь до Парижа на самолёте марки «ПМ-1» с бортовым именем «Московский Авиахим». Поэтому для советской читательской аудитории во многом единственным источником информации о злоключениях данной воздушной экспедиции, вызванных «мотором системы «Майбах» в 260 лошадиных сил иностранного производства», на долгие годы стали только короткие хроникальные сообщения ТАСС, датированные второй половиной июля 1926 года и в которых, однако, чаще всего фамилия лётчика была озвучена с искажениями – как Шибанов и Шабанов…
И, наконец, о воздушной экспедиции, которая на помпезной ноте завершила череду больших советских перелётов 1926 года: в период с 31 августа по 2 сентября 1926 года экипаж в составе авиационного краскома Михаила Михайловича Громова (1899-1985) и механика Е.В. Радзевича на новеньком туполевском биплане марки «АНТ-2» (бортовой номер – «RR-SOV»; присвоенное имя – «Пролетарий»; данный самолёт – гражданская версия военного самолёта-разведчика Р-3), неся на бортах самолёта символику Авиахима, без единой аварии выполнил круговой перелёт по 7150-километровому маршруту Москва – Кёнигсберг – Берлин – Кобленц – Париж – Лион – Рим (через Турин) – Удине – Вена – Прага (но посадку здесь не производилась из-за сильного тумана) – Варшава – Москва.
За стремительность и изящность советская пресса тут же окрестила этот молниеносный перелёт «воздушной прогулкой над Европой». Хроника перелёта – строками очерка «7150 километров в 34 часа», опубликованного за подписью М.М. Громова на третьей странице 206-го номера за 1926 год газеты «Известия»: «В 3 часа 25 минут ночи, цепляясь краями крыльев за облака, освещая карманным фонарём компас, вылетели мы из московской зоны навстречу утру и через час пересекли железную дорогу на Сычёвку (Смоленской губернии).
Рассвет. Потушили фонарики. Сильный боковой ветер. Промелькнул под нами Полоцк, последний советский крупный ориентир, да и тот весь затянутый туманом. Пересекли границу. Польша уходит быстро. Туман рассеивается. За Польшей пронеслась Литва, и мы над Пруссией. Через облачные окна заметно Балтийское море. Механик Родзевич передаёт мне записку: «Через 5-10 минут Кёнигсберг». С нагрузкой в 1000 кг ныряем в облачную пропасть и достаем Кёнигсберг немного влево. Сели. На аэродроме ни души. Как потом выяснилось, никто нас так рано не ожидал, все рассчитывали, что боковой ветер не позволит нам набрать такую скорость (180-200 км/час). Даже лётчик Шебанов, ночевавший в Кёнигсберге после обычного рейса Москва – Кёнигсберг уехал с аэродрома за 15 минут до нашего прилёта. 1180 километров мы сделали за 5 часов 50 минут.
Время не ждёт. Наполнились горючим, приняли приветствие от прибывшего на аэродром нашего консульства и после 70-минутной остановки полетели дальше. Чтобы выиграть время, взлёт сделали по ветру. Набрали высоту в 400 метров и пошли. Боковой ветер болтал нас до самого Берлина. Через 2 часа 50 минут, т.е. в 13 часов 20 минут, мы достигли Темпельгофа, этого «Замоскворечья» Берлина, и сели на аэродром. Встреча. Представители вашего полпредства, немецких властей и торгпредства, немецкого аэроклуба, Люфт-Ганзы, Дерулюфта, многочисленные корреспонденты и фотокоры... Тут же, на аэродроме, небольшой банкет, трогательные речи, наилучшие пожелания, приветы и письма в Париж и Рим. В Берлине мы пробыли 75 минут.
В 2 часа 35 минут дня мы на высоте 300 метров летим в Париж. Вместо маршрута Берлин – Кобленц – Париж нам предложили было лететь в Париж через Кёльн удлинив путь на 150 км. Кроме того, нас угостили в Берлине сводкой о погоде, где в районе Рейна нам предсказывали грозы. Несмотря на это, мы полетели по своему маршруту и в 8 часов 15 минут вечера сели на парижский аэродром. Вот Эйфелева башня. Грандиозный, густо застроенный город, но вместе с тем живой, много зелени и не такой мрачный, не такой пасмурный, как Берлин. После обычной встречи и расспросов помчались в авто рассматривать этот город-гигант с его шумом, морем света и огней, мириадами кафе, авто и автобусов. Легкомысленность и пустота. После ужина в отеле легли спать до утра.
Вылетели в 7 часов 35 минут утра, пошли на высоте 800 метров, и до самых Альп никакой облачности не заметили. В Альпах дело обстояло хуже. Мы шли на высоте 3700 метров, переходя пограничные перевалы, закрытые облачной пеленой. Встречный ветер дёргал машину весьма чувствительно. Всё же скорость доходила до 200 км/час, и расстояние Париж – Рим (1200 км) было покрыто нами в 6 часов 40 минут.
Французские Альпы. Хребты, вершины которых покрыты снегом. 4 градуса ниже нуля. Расстояние от одного хребта до другого так незначительно, что приходится проходить крыльями в нескольких метрах. А внизу зловещая тишина. Посадочных площадок нет. Сдай мотор, и не было бы этих строк.
Подходя к Турину, мы юркнули вниз в образовавшуюся дыру в облаках, и пошли на высоте 1500 метров, пересекая Апеннины, к Генуэзскому заливу. Путь лежал над водой. Итальянский берег живописен. Отрывистыми скалами спускается он к морю. Порывистость ветра, резкость толчков заставляли временами задуматься: «А выдержат ли крылья, не оторвутся ли?». Ещё теперь ночью я просыпаюсь как бы от подобного толчка.
А вот и Рим. Какое величие сохранил он. Кружась над ним, видишь его мраморную белизну, ослепительную под ярким солнцем. Сели. Полпредство и торгпредство, многочисленное офицерство, итальянский аэроклуб, пресса, фото и кино. Но чтобы в этот же день, ещё засветло, попасть в Вену, мы попросили нас не задерживать и в 3 часа 55 минут дня вылетели из Рима.
Снова Апеннины, снова Альпы, но уже Итальянские. Высота 1200 метров. Ветер попутный. Скорость 205 км/ч. Справа в 5 км оставили Венецию, ещё дальше – Удине. Вперёд – все скорей по южным отрогам Альпийских кряжей. Всё исчезает под нами. Не видно ни рек, ни дорог. Солнце село за горами. В горах темно. Жутко, нет ориентира, только компас выручает. Ещё 30 километров до Вены. Дал полный газ и не помню, как прошли мы это расстояние.
Вена, освещенная огнями. Сели ощупью. Ракеты, посланные нам с аэродрома, ничего не дали для определения посадки, и только привычка дала возможность гладко посадить машину. 8 часов 5 минут вечера. Какой-то прилетевший лётчик, не то итальянский, не то австрийский, поспешил похвастаться, что расстояние Венеция – Вена он покрыл в 3 часа, и был обескуражен, когда узнал, что мы из Рима в Вену (900 км) прибыли за 4 часа 10 минут. Эффект от перелета Рим – Вена был огромный. Никому не верилось, да и самим как-то неловко было...
Встреча в Вене необычайная, трогательная. Не успели мы выйти из самолёта, как огромная масса людей с пением «Интернационала», с красными знаменами окружила нас и заставила пройти сквозь этот строй. «Не в Москву ли попали?» – шутил Родзевич. Приветствуют, качают на руках. Заночевали в нашем торгпредстве, а в 6 часов 20 минут утра уже вскружились над Веной. Дунай и тот скрылся из виду. Следующая остановка – Прага. Но туман без конца. 2 круга над городом, а аэродрома не видать. Принимаем решение, лететь прямо в Варшаву. Впереди снова горы, на этот раз уже Карпаты. В отличие от Альп Карпаты испещрены многочисленными дорогами разных типов. Через 4 часа 20 минут мы достигли Варшавы. Встречают нас: шеф польской авиации генерал Райский, наш посол, военный атташе т. Мехоношин и лица польского авиационного командования. Небольшой завтрак на аэродроме, весьма трогательные приветствия, и в 12 часов 55 минут мы вылетели в Москву.
Как-то особенно приятно было перелететь через нашу границу. Ещё приятнее показался нам Минск, через 5 часов 20 минут мы опустись на центральном аэродроме в Москве.
…Сейчас вспоминаешь отдельные моменты, а весь перелёт – как в калейдоскопе. 3 дня, 7150 километров в 34 часа».
И всё-таки этот перелёт от начала и до конца не был беззаботной «воздушной прогулкой над Европой», поскольку в пути экипаж преследовали поломки в работе двигателя. И, например, мало кто знает, что из Москвы АНТ-3 с бортовым именем «Пролетарий» стартовал с Центрального аэродрома имени Л,Д. Троцкого дважды. В первый раз – 30-го числа. Но в тот же день пришлось вернуться из-за течи расширительного бачка системы охлаждения. Однако в версии для прессы – якобы «по причине плохой погоды».
31 августа уже в Кенигсберге механик Е.В. Радзевич обнаружил течь в правом радиаторе, заделать которую времени уже не оставалось. В итоге на подлёте к Парижу вода из него уже не капала, а стекала струйкой. Спасибо французскому механику, который за денежное вознаграждение взялся устранить неисправность и с этой своей работой справился блестяще: всего лишь за одну ночь сменил неподлежащий оперативному ремонту радиатор на другой – исправный, но снятый с какой-то французской машины.
Европейское турне экипажа краскома М.М. Громова в цифрах статистики:
- 31 августа: путь от Москвы до Кёнигсберга АНТ-3 с бортовым именем «Пролетарий» преодолел за 5 часов 52 минуты, пройдя без посадки 1180 км; от Кёнигсберга до Берлина (580 км) – за 3 часа 17 минут; от Берлина до Парижа (930 км) – за 5 часов 54 минуты Таким образом, почти 2700-километровый маршрут Москва – Париж был покрыт за 15 часов 3 минуты полётного времени. И это – на аварийном моторе!
- 1 сентября: 1200-километровый участок Парижа – Рим – за 5 часов 43 минут, 860 км, разделяющие Рим от Вены, – за 4 часа 10 минут. Таким образом, почти 2000-километровый маршрут Париж – Рим – Вена – за 9 часов 53 минут, при этом по дороге в Вену М.М. Громов разогнал самолёт до 210 км/ч!
- 2 сентября: из Вены взлетели в 06.20, а в 10.30 уже были в аэропорту Варшавы, то есть на весь путь сюда в 760 км ушло 4 часа 10 минут. В 12.00 вылет из Варшавы и после 6 часов 15 минут полёта – мягкая посадка в Москве, то есть последний отрезок в 1200 км был преодолён за 5 часов 20 минут. Всего же в третий день своей воздушной экспедиции экипаж М.М. Громова пробыл в воздухе 9 часов 30 минут, покрыв расстояние почти в 2000 км.
На весь перелёт Москва – Кёнигсберг – Берлин – Кобленц – Париж – Лион – Рим– Удине – Вена – Прага – Варшава – Москва, было затрачено 62 часа 52 минуты, из которых 34 часа 26 минут – это полётное время. Средняя скорости полёта – 200 км/час.
2 сентября 1926 года, чтобы встретить и чествовать героев этого дальнего перелёта, на Центральном аэродроме имени Л.Д. Троцкого собрались не только их коллеги и друзья, но и представители иностранных посольств и миссий, большая делегация Авиахима во главе С.С. Каменевым и И.С. Уншлихтом, а также толпы восхищённых москвичей.
Ответная речь в ходе митинга смертельно уставшего М.М. Громова: «Я с трудом слышу то, что вы говорите… Я рад, что выполнил на 100 процентов поставленную мне задачу скоростного перелёта на советском самолёте»…
Из документов, хранящихся в архивном фонде Авиахима: «Тов. ГРОМОВ в три дня выполнил блестяще указанный маршрут в 7000 [правильно – 7150] км, пройдя его за 34 ч. 22 м. [правильно – 34 часа 26 минут] пребывания в воздухе, заняв 2-е место мирового рекорда в скоростном дальнем перелёте (после Аррошара – 1925 г.). Лётчику и механику объявлена благодарность РВС СССР.
Авиахим, кроме того, возбудил перед ЦИК СССР ходатайство об объявлении тов. ГРОМОВУ, награждённому в 1925 г. совместно с РОДЗЕВИЧЕМ за перелёт МОСКВА – ПЕКИН – ТОКИО орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ и званием «ЗАСЛУЖЁННЫЙ ЛЁТЧИК СССР», благодарности ЦИКа СССР».
В ознаменование больших советских перелётов 1926 года Авиахим выпустил массовыми тиражами три вида памятных значков. Первый – латунный на игольчатом креплении «Перелёты. 1926». Представлял из себя летящий самолёт, схематично напоминающий Р-1 и украшенный от винта до крыльев надписью: «АВИАХИМ». Снизу как подчёркивание – выкрашенная синей эмалью и витая по краям лента длиной около пяти сантиметров с золотистой надписью: «ПЕРЕЛЕТЫ. 1926».
Второй – бронзовый знак с винтовым креплением «ПЕРЕЛЕТ ПАРИЖ – РИМ – ТЕГЕРАН – АНГОРА». Представлял из себя флаг, обрамлённый с трёх сторон (сверху, справа и до середины нижней части) лентой-вымпелом. Последняя могла быть выкрашена голубой или красной эмалью, на которой в свою очередь золотистыми буквами было нанесено названием значка. Внутри же флага – рельефное золотистого цвета изображение пролетающего над Кремлём пассажирского аэроплана.
И, наконец, третий – бронзовый с винтовым креплением значок круглой формы: сверху на белой эмали от середины до середины две надписи: «МОСКВА – АНГОРА. СССР», но только слева по-русски, а справа – тюркской вязью по-турецки. Снизу – точная копия членского значка Авиахима союзного образца.
Кроме того, в 1927 году издательством «Авиахим» была издана книга-альбом «На восток и на запад: советские перелёты 1926 года» объёмом в 111 страниц с фотоиллюстрациями и украшенная цветной обложкой работы известного советского художника-графика Бориса Борисовича Титова (1897-1951). Вот только одна цитата из неё, взятая из статьи «Наш перелёты» за авторством высокопоставленного краскома Иосифа Станиславовича Уншлихта: «Наши красные лётчики обнаружили чудеса выдержки, смелости, искусства, поставив ряд новых всесоюзных и мировых рекордов. Советская страна с гордостью и восхищением восприняла известия о героическом перелёте лётчика Межераупа с механиком Головановым на советском сухопутном аэроплане через Чёрное море, о молниеносном перелёте Москва – Тегеран и обратно лётчика Моисеева с механиком Морозовым, о трёхдневном перелёте Громова с механиком Родзевичем вокруг Европы.
Советское правительство от лица рабоче-крестьянских масс увенчало их подвиги рядом высоких наград, а некоторых из них наградило орденом Красного Знамени – символом мировой революции.
Особо следует отметить агитполёты лётчика Копылова, которые не только поставили ряд новых рекордов, но и имели большое значение в смысле популяризации идей Авиахима в деревне».

16-21 июля 1926 года, перелёт Москва – Кёнигсберг – Дортмунд:

1923 год, советский рейсовый лётчик Русско-Германского общества воздушных сообщений «Дерулюфт» Николай Петрович Шебанов (1899-1953).


Фотографии самолёта марки «ПМ-1» со страниц журнала Авиахима «Самолёт». На борту ещё начальное название - «Авиахим». Однако в своё воздушное турне по Европе машина уже отправилась с бортовым именем «Московский Авиахим».


Вторая половина июля 1926 года, советский ПМ-1 в ходе промежуточных посадок на немецкие аэродромы.



Заметка со страниц советской прессы.

30 августа-2 сентября 1926 года, «воздушная прогулка над Европой» советского АНТ-3 (фото из фондов Центрального дома авиации и космонавтики ДОСААФ России):

Отважный экипаж АНТ-3 в составе М.М. Громова и Е.В. Радзевича (слева направо) в ходе своего стремительного европейского турне.


Зима 1925/1926 гг., советский полутораплан марки «АНТ-3» А.Н. Туполева ещё в стадии лётных испытаний.


АНТ-3 с бортовым именем «Пролетарий» в готовности к рекордному полёту.

[sobkor]

Этот военный парад, состоявшейся в поверженном Кёнигсберге 7 ноября 1945 года по случаю 28-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, в современной летописи российской Прибалтики практически забыт. Известному военному журналисту Григорию Зуевичу удалось отыскать в архивных фондах репортаж, автором которого является безымянный корреспондент военной газеты Особого военного округа «Во славу Родины». Вот точная цитата из той теперь уже давней публикации: «Огромная площадь у Северного вокзала празднично украшена. На главной трибуне – большой портрет товарища Сталина. Фасад здания вокзала украшен портретами маршалов, призывами и плакатами. К полдню на площади и прилегающих к ней улицах выстраиваются войска гарнизона. Трибуны заполняются многочисленными гостями – офицерами, генералами, представителями кёнигсбергских предприятий и порта.
12.00. Площадь замерла в торжественной тишине. На коне выезжает командующий войсками Особого военного округа гвардии генерал-полковник К. Галицкий. На галопе к нему устремляется командующий парадом гвардии генерал-лейтенант И. Семёнов. Приняв рапорт, командующий объезжает войска, здоровается с офицерами и генералами, поздравляет их с великим праздником. Объезд войск закончен. Гвардии генерал-полковник К. Галицкий поднимается на трибуну и обращается к войскам с речью…
Гремит артиллерийский салют. Военный оркестр исполняет государственный гимн СССР.
Умолкли артиллерийские залпы. Стихла величавая мелодия оркестра, и на площадь под дробь 80 барабанов вступает сводная колонна офицеров штаба округа. Представители всех родов войск идут чётким солдатским шагом. После парада площадь заполнилась колоннами демонстрантов».

7 ноября 1945 года, город Кёнигсберг (ныне – Калининград), военный парад по случаю 28-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В центре на заднем плане – начальник УКР «Смерш» Особого военного округа генерал-майор Николай Григорьевич Кравченко (1912-1977). По правую руку от стоящих на трибуне – разрушенное здание мэрии города, а за спиной – улица Дойчорденринг, которая ныне является Гвардейским проспектом.

[sobkor]

Неведомая калининградцам по причине почти полного отсутствия в нашем эксклавном регионе полноценных печатных СМИ новость из Адыгеи: 20 октября 2019 года по инициативе военного журналиста из Калининграда Григория Алексеевича Зуевича, но силами группы энтузиастов из числа проживающих на Северном Кавказе ветеранов-пограничников (Рафик Авджян, Артур Алиев и Денис Башмаков) на Белореченском перевале Фишт-Оштеновского массива Северо-Западного Кавказа в честь фронтового подвига, совершённого в ходе битвы за Кавказ 23-м пограничным Краснознамённым (впоследствии – дважды Краснознамённый) полком войск НКВД СССР и 33-м мотострелковым полком войск НКВД СССР (впоследствии это 33-й пограничный Кёнигсбергский ордена Красной Звезды полк войск НКВД СССР), был установлен металлический пограничный столб с гербом СССР.
Напомню, что 23-й погранполк летом 1944-года был преобразован в 23-й пограничный отряд с одновременным перемещением в Литву. И этот отряд в 1992-2007 гг., то есть до момента своего расформирования, дислоцировался в калининградском Черняховске.
В свою очередь 33-й погранполк в августе-сентябре 1945-го из Литвы, где эффективно уничтожал бандформирования националистов, был переброшен на Дальний Восток для охраны правопорядка в городах Маньчжурии. И здесь 20 января 1946 года его переформировали в 110-й (Анадырский) пограничный Кёнигсбергский ордена Красной Звезды отряд. Он прекратил своё существование 1 июня 2007 года на Чукотке.
В настоящий момент та же самая инициативная группа во главе с офицером запаса Григорием Зуевичем осуществляет начальные оргмероприятия по изготовлению и установке таких же мемориальных пограничных столбов на Азишском, Армянском, Гузерипльском, Солдатском, Майкопском и Фишт-Оштеновском перевалах, в героической обороне которых также участвовали солдаты правопорядка из 23-го и 33 полков чекистско-милицейского ведомства...

Юрий РЖЕВЦЕВ.